По таёжным тропам. Записки геолога - [10]

Аналогичное положение было и у Котова.

Ехали мы в основном ночью, когда подмораживало и можно было идти по насту без дороги. Часам к 10 дня приходилось останавливаться, так как дорога настолько раскисла, что двигаться по ней становилось почти невозможным. В довершение всего сразу же выше Бахапчи появилась вода.

Мы торопились изо всех сил. Однако Зыбину и его спутникам такая торопливость была не по душе. В самое лучшее время для езды, в ранние утренние часы, когда все сковано морозом, они крепко спали, не торопясь подниматься. Приходилось прибегать к героическим усилиям, чтобы заставить их встать и хотя бы часам к 7 выехать с места стоянии. В 10 часов снег делался рыхлым и мокрым, ноги вязли в липкой снежной массе и олени быстро выбивались из сил. Приходилось останавливаться.

8 мая мы проехали знаменитые Колымские пороги, о которых слышали столько потрясающих рассказов. Воображение рисовало мощные торосы льда среди темных мрачных камней, где в глубине глухо клокочет рвущаяся на свободу река. Действительность же представляла ничтожную речушку, шириной около 10 метров, с тихим писком струящую жалкий зеленоватый ток воды среди осевшего ноздреватого льда. «Совсем как Утинка», — сказал кто-то.

С большими трудностями протащили мы наш обоз по каменистым, почти лишенным снега берегам реки. Вокруг громоздились гранитные крутые склоны, усеянные крупными каменными глыбами, имеющими иногда причудливые формы. Некоторые из них казались изделием рук человека. Вот в ленивой позе расположилась изящная фигура пантеры Багиры, а рядом с ней задумчивый облик мальчика Маугли, а там разухабистая фигура деревенского парня с гармошкой в руках.

В распадках правого берега Колымы громоздились гигантские ледопады, сложенные прозрачным ярко-голубым льдом. Интересно, что они встречаются только с правой стороны, то есть в распадках северных склонов.

Весна бурно наступала, а до места работ было еще далеко. Продвигались мы очень медленно и за день проходили не более 20 километров.

До устья Конго (якутское слово «конгай» — спокойный) мы добрались только 11 мая.

Здесь стояло большое дерево, где на огромной затеей крупными буквами было написано, что это река Конго. Далее шла запись, что здесь осенью 1931 года перед тем как проплывать пороги остановилась на ночлег партия Вознесенского. Мы тоже оставили свою отметку — сделали рядом новую затесь, на которой начертили следующие вирши:

Мы были здесь проездом на Теньку

Сего 11 мая.

Товарищи, горячего чайку

Откушать с нами предлагаем.

Откажется лишь тот, кто глух и нем, и слеп,

В ком жажда жить давно уже угасла.

У нас есть сахар, чай, чудесный белый хлеб

И даже экспортное масло.

Садитесь. Кушайте. Откуда вы? Куда?

Зачем и почему? Проездом иль иначе?

Ответа нам — увы! — не слышать никогда,

Но все равно желаем вам удачи.

Поставив дату 11 мая 1932 года, мы все расписались под стихами.

За одну какую-нибудь ночь, проведенную в районе, где нет снега, олени напрочь одичали. На ловлю их пришлось мобилизовать весь состав партии. Однако за день нам удалось поймать только трех оленей: остальные разбежались в разных направлениях. Зыбин ругал себя за то, что не привязал на шею оленям чангай — короткий обрезок жерди, которая при быстром движении оленей бьет их по коленкам и мешает бежать.

Целых два дня пришлось нам затратить на поиски и ловлю оленей. Хорошо, что у них сильно развит инстинкт слепого подражания, который заставляет их автоматически повторять то, что сделал один из их собратьев.

Поймав несколько оленей и привязав их к деревьям так, что они образовали небольшую группу, остальных было более или менее легко заставить подойти к этой группе. Однако поймать их оказалось не так-то просто. Все наши попытки сагитировать их словами и жестами разбивались о явное нежелание оленей иметь с нами что-либо общее. Попытка окружить их маутом — длинным тонким ремнем — потерпела полное фиаско. Они с лихо задранными куцыми хвостиками, громко пофыркивая, галопом проскакали в чащу. В конце концов Зыбин со своим помощником кое-как ухитрился изловить их маутом поодиночке. После этого оленей без чангаев пастись не отпускали.

16 мая мы добрались до устья Детрина. От Детрина до Теньки каких-нибудь 25 километров, но Зыбин категорически отказался везти нас дальше. Устроили мы прощальный обед, поставили угощенье, в числе которого, конечно, был и спирт От угощения Зыбин не отказался, но дал нам понять, что дальше он не поедет. Когда Котов сказал Иванову, чтобы тот принес еще немного спирта, Зыбин на чистейшем русском языке произнес: «Однако напрасные расходы. Все равно я дальше вас не повезу». Оказывается, он прекрасно говорит по-русски и только делал вид, что не знает этого языка.

До устья Теньки мы добирались в два приема по весеннему половодью. По Колыме шла верховая вода. Местами она затопляла только часть русла, местами покрывала лед во всю ширину реки, и тогда нам волей-неволей приходилось брести по колено в ледяной воде, таща за собой оленей.

В устье Теньки мы оказались только 18 мая. Здесь на крутом берегу стоял небольшой барак, срубленный в 1931 году работавшей на Теньке партией геолога Д. В. Вознесенского.