По Старой Смоленской дороге - [9]

Евстигнеев отругал наших оружейников, которые не придумали вовремя, как найти управу на танки.

Беспрозванных полюбопытствовал, что это за связка гранат, и Евстигнеев степенно разъяснил ему, как с ней управляться. Гранаты РГД связывали обрывком провода: четыре рукоятки в одну сторону, пятая — в обратную. Вот за рукоятку этой пятой гранаты, поставленной на боевой взвод, и нужно было браться при метании.

— Тяжела связка до невозможности, — вспоминал Евстигнеев невесело. — Никак далеко не кинешь. А ведь ее полагается из укрытия швырять. Где таких силачей набраться? Вот Ивану Поддубному, или знаменитому Ивану Заикину, или русскому богатырю Ивану Шамякину такой гостинец пришелся бы по руке.

— Напрасно нашего Ивана позабыл, — Привалов подмигнул в сторону новенького. — Он бы в той компании не стушевался.

Теперь и в голову никому не приходило тягаться силой с новеньким. Особенно после того, как тот взял и на глазах у всех вытянутой рукой поднял за конец штыка винтовку, положенную на пол землянки.

— Пока силенки хватает, — согласился Беспрозванных простодушно.

— Я два раза убедился, — хмыкнул Привалов. — Когда ты мне руку чуть не открутил. И когда на горушке в снег меня вминал. Но ведь в разведке не только друг дружку на лопатки кладут…

— Мешки с овсом ты здоров таскать. Мог бы на мельнице грузчиком работать, — захохотал Ноль-ноль.

Сегодня Ноль-ноль из землянки не уходил. Он суетился, как всегда перед вылазкой, покрикивал на всех, торопил с переодеванием. Только Привалову он не решался делать замечаний.

Помкомвзвода знал свое дело. Он был сверхсрочником еще до войны, а в должности этой состоял восемь лет. И звание у него «старшина», и выполняет он обязанности старшины.

Привалов ниже по званию — старший сержант — и по должности — командир отделения, — а все-таки помкомвзвода держит себя с ним как подчиненный. Может, потому, что сам помкомвзвода в разведку никогда не ходит и является во взводе, так сказать, начальником тыла? Может, потому, что Привалов знает о слабости помкомвзвода — тот прикладывается к водочке сверх нормы. А может, потому, что характером Привалов потверже и помкомвзвода теряется, когда тот начинает над ним подтрунивать? Лучше поддакивать Привалову, когда он вышучивает кого-нибудь, хотя бы потому, что в это время он оставляет в покое самого помкомвзвода.

Каждому, кто натянул белый комбинезон и надел на себя все снаряжение, Ноль-ноль командовал: «На месте бегом!!!» Это делалось для того, чтобы во время поиска ничего не гремело, не бренчало, не звенело. А подавал Ноль-ноль команду так громко, словно на другом конце оврага его должны были услышать ездовые батареи и повара кухни.

Беспрозванных тоже облачился в ватное обмундирование и подогнал снаряжение по всем правилам. Ноль-ноль ни к чему не мог придраться и сказал одобрительно:

— Чем не разведчик?

Да, в строевой записке, которую помкомвзвода ежедневно представлял по инстанции, Беспрозванных числился в разведчиках, ему полагалось и соответственное довольствие. Но сам он, прилежно изображая бег на месте, понимал, что называться разведчиком еще не может…

Настоящий разведчик знает больше, чем рядовой солдат, и это неведомое простым смертным знание отражается во взгляде, в выражении лица, в манере разговаривать, в выправке, в том, как он сдержанно молчит, когда при нем рассказывают всякие фронтовые были-небылицы. Даже в том, как он подгоняет свое обмундирование и снаряжение, — во всем. В отличие от простого смертного разведчик все меряет особой мерой — и храбрость, и сноровку, и жестокость. Разведчик больше предвидит, чем простой смертный, он должен быть зорче, смекалистей, сноровистей, хитрее, потому что, если он однажды не перехитрит противника, весь остальной солдатский опыт уже никогда ему не потребуется.

Понял это Беспрозванных совсем недавно, и это понимание было верным признаком того, что он пришел сюда по праву, что он укоренится в разведке…

Сегодня он был по-хорошему спокоен.

Потому ли, что уже переволновался в тот вечер, когда поиск отменили?

Или занятия на горушке придали ему уверенности?

Или пообвык, ползая по ничейной земле?

Но, если он в самом деле не волновался, почему так плохо запомнились подробности этого вечера?

Он бросил прощальный взгляд на землянку, переступил порог, откинул полог из плащ-палатки. Но совершенно не помнил, кто еще оставался в помещении и следом за кем вышел.

Когда шли гуськом по оврагу, было темным-темно. Небо почернело, так что дымки, шедшие из труб землянок и блиндажей, ютившихся в овраге, походили на пар. Он смутно помнил, что прошел мимо той батареи, где взял мешок с овсом, прошел совсем рядом с орудийным передком — в темноте не видно даже конца дышла, задранного кверху.

Не помнил он и того, как разведчики разбились на свои группы — группу захвата и правую и левую группы обеспечения. Где-то еще готовилась группа прикрытия, но она состояла из бойцов стрелковой роты.

А что же он запомнил?

Запомнил немецкую ракету, которая загорелась над ними, когда уже подползли к колючей проволоке. При ее колдовском скоротечном свете было видно далеко вокруг, как днем.