– Meine heisse ist Hans, – вдруг начал он, будто перебирая слова, раскрывая глаза от страха, – Ich komme von…
– Что ты сказал? – припав к его кровати, не позволив кончить предложения, устремив взор на своего гостя, пробормотал Ян, – Повтори! Что ты сказал?
Гость будто сжался. Он схватился за собственное импровизированное одеяло, прижимаясь к углу кровати, стараясь отползти от хозяина как можно дальше.
– ich bin bewaffnet! – прощебетал он, стараясь выдавить хоть каплю грозности, – Was ist los?
– Бесполезно! – вновь отпрянув от своего гостя, махнув в его сторону рукой, пробормотал Ян
Недолго пришлось ждать прихода кавалерии. Конечно, с огромной задержкой. Конечно, как, наверное, всегда и было в правлении коммунистов, не выполняя собственных обещаний. Но прибыли.
Многие представляют себе представителей НКВД как одних из самых крепких и закаленных бойцов. Может быть в центрах, в Москве, или оных приоритетных для государства поселениях подобные и есть. Но уж точно не в местах, где находятся они.
Двое мужчин – верно. Обросшие бородой. В скромных, крестьянских одеяниях. В главе с той самой девушкой.
Они вошли внутрь, не церемонясь. Чуть ли не выбив дверь избы, дожидаясь, когда ее хозяин ее откроет, они оттолкнули его, пропуская даму вперед.
– Вот он, – указывая пальцем на укутанного немца, лежащего к ним спиной, проговорила она.
Те, в свою очередь, переглянувшись друг с другом, поначалу замешкали. Отличными от представителей комиссариата центра они были не только в телосложении, но и менталитете. Для людей, недавно вышедших из крестьян, проявлять жестокость к раненным, пусть даже и противникам было противоречие их русскому духу. Но, обнаружив поддержку друг в друге, они, нисколько не стесняясь, стянули с него одеяло, насильно поставив его на ноги.
Ганс пробудился мгновенно. Его глаза, расширенные от страха, всматривались в обстановку. Он, кажется, не видел двух мужчин, что дергали его, стараясь ухватиться за него как можно удобнее. Но, можно сказать с уверенностью – он чувствовал. Кем он бы ни был, он все еще оставался солдатом немецкой военной машины. Рефлексы, мышечная память. То, что закалялось так долго, буквально всю его жизнь – никогда не сможет пропасть в долю мгновения.
Страх отступил. Его глаза, поникшие и ослабшие, загорелись. Он немедленно вырвался, в два прыжка оказавшись в углу избы. Еще через мгновение в его руках сверкал пистолет Люгера.
Кажется, огонь в его глазах затуманил не только его зрение. Все его сознание было приведено в боевую готовность. Палец, нисколько не медля, прижался к курку. Прогремел грохот двух выстрелов. Но, кажется, он не был таким шумным, как спешное падение двух гильз на деревянный пол избы.
Ян Полька, пробитый двумя выстрелами в грудь, упал навзичь.
****************
– Es tut mir leid, Greta… Es tut mir leid…Ich habe dich betrogen… Ich habe einen unschuldigen Mann getötet.
Он сидел, уронив голову на грудь. Его глаза не иссыхали от слез, не могли избавиться от багровой краски.
– Что с ним? – импульсивно, указывая пальцем на Ганса, проговаривал мужчина, – Что он говорит?
– Я не могу разобрать… – его собеседник, высокий, худощавый, в очках, приставил кулак к челюсти, задумчиво проговаривая, – Просит прощения, постоянно. У какой-то Греты.
– Уже три дня! – Он перешел на крик, его лицо покраснело, – Мне нужна простая информация – где база, какие явки! Какая, к хренам, Грета?
– Я ничего не могу поделать! – он развел руки, – Он сходит с ума.
– Хорошо, – вздохнул, угрюмо выругавшись, – Расстреляйте его.
