По собственному желанию - [3]

Ольге тогда было семнадцать, и спустя год на его робкое объяснение в любви она тихо ответит, чуть скосив глаза: «Я… тоже…» Но в тот год Георгий еще ни в чем не был уверен, он только знал, что нужен Ольге, и пока этого было достаточно. А дальше видно будет…

Но и это «видно будет» думалось так, на всякий случай, — на самом-то деле он уже все обдумал и решил за нее. Ольга окончит школу и тоже пойдет в геологоразведочный. Пять лет учебы — и они на всю жизнь вместе. Привить Ольге любовь к геологии оказалось делом совсем нетрудным — она загорелась его страстью.

Антонина Васильевна выбора дочери не одобряла, ей хотелось, чтобы Ольга стала врачом. А геология… Не женское это дело, слишком тяжелое и опасное. Но Георгий в конце концов убедил ее, что все страхи напрасны. Ольга, как и все Русаковы, была рослой, крепкой, здоровой. А опасности… Господи, да какие там опасности, когда он все время будет рядом с ней! Дмитрий Иннокентьевич не возражал, и Антонине Васильевне пришлось смириться.

И в тот год, когда он уезжал на практику, все, казалось, шло как нельзя лучше. Ольга уже получила аттестат и сдала документы в геологоразведочный. Что она поступит, Георгий не сомневался — училась Ольга отлично, да и он весь последний год «натаскивал» ее.

День, когда он уезжал, и вечер, и часть ночи, — поезд уходил в третьем часу — помнились ему потом как долгое, нескончаемое счастье, — так полон был он своей любовью к Ольге и ее робкой еще ответной привязанностью. Она постоянно смущалась, но не скрывала, как приятно ей быть рядом с ним и как не хочется расставаться, и несколько раз повторила, чтобы он обязательно писал, как только сможет. Она и слышать не хотела, чтобы проводить его только до трамвайной остановки, села в вагон и поехала с ним на вокзал, — все это казалось Георгию необыкновенно значительным, все доказывало почти математически, что Ольга — его и любит уже, наверно, только рано еще говорить об этом, и он с изумлением думал, страшась подолгу смотреть на нее: «Господи, как же мне повезло…»

Ехать было минут сорок пять — сначала на «двойке» до авиаинститута, потом пересадка на «азик». Они стали почему-то на площадке, хотя вагон был почти пустой, Георгий взял руку Ольги, осторожно сжал ее пальцы и повернулся так, чтобы отгородить ее от всех, и в темном вагонном стекле увидел ее нечеткое, казавшееся очень строгим лицо, но тут же вся эта мнимая строгость исчезла — Ольга улыбнулась их двойному отображению и слегка сжала его пальцы в ответ… Он внушительно, строгим голосом сказал, что, так и быть, позволит ей доехать до авиаинститута и тут же посадит на «двойку», о том, чтобы ехать на вокзал, и думать нечего, — она молча улыбалась и качала головой, и когда вышли из вагона, решительно направилась к остановке «азика». Когда трамвай подошел, Георгий подался к Ольге, еще не зная, осмелится ли поцеловать ее, но она торопливо сказала: «Нет-нет, я с тобой» — и, схватившись за поручень левой рукой, правой с силой потянула его в вагон. Когда он с притворной суровостью стал выговаривать ей, Ольга безмятежно заявила: «Вот сядешь в поезд, тогда и уйду». — «Ну вот еще! — ликующим голосом сказал он, и она тихо засмеялась, поняв его. — Приедем на вокзал, и сразу посажу тебя в такси», — продолжал хмуриться Георгий. «Я и сама сяду. И вообще — что это такое? — она решительно вздернула подбородок. — Могу и пешком дойти, напрямик всего час ходьбы. Неужели ночью в городе страшнее, чем в тайге? Не забывай, я ведь тоже собираюсь стать геологом, мне по должности положено быть бесстрашной…»

Ольга так и не ушла, пока он не сел в поезд. Была тихая, теплая ночь, на востоке уже светлело небо, они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и молчали. Проводница сказала: «Пора, молодой человек, сейчас трогаемся», и Георгий, подняв горячие, странно отяжелевшие вдруг руки, осторожно положил их на плечи Ольги, она покорно качнулась к нему, он обнял ее, чувствуя на шее горячее влажное дыхание, и неловко поцеловал в висок. Ольга, коснувшись губами его щеки, отступила на шаг и прямо посмотрела на него блестящими, в темноте казавшимися черными глазами (а глаза были серыми, на свету голубыми). Вагон дернулся и со скрежетом сдвинулся с места. Георгий еще успел коснуться руки Ольги и вскочил на подножку.

Ложиться он не стал, стоял в тамбуре, курил, смотрел на багровую, ярко разгоравшуюся зарю и думал: «Господи, как же мне повезло… За что такое счастье? Ведь не каждому выпадает такое, наверняка не каждому… Вот у нее, наверно, такого не было, — почему-то подумал он, глядя на проводницу, набиравшую уголь в помятое жестяное ведро, на ее большие руки в черных от угольной пыли брезентовых рукавицах, на ее еще далеко не старое, но какое-то невзрачное, утомленное лицо. — А у меня есть… И всегда теперь будет…»

Проводница сняла рукавицу, поправила выбившиеся из-под черного форменного берета светлые пушистые волосы, и Георгий удивился, увидев ее руку, маленькую, изящную, с красивыми удлиненными ногтями, покрытыми неярким бледно-розовым лаком, и отчего-то смутился. Проводница мельком взглянула на него, снова надела рукавицу, сверкнув новым золотом обручального кольца, и ушла в вагон, изгибаясь под тяжестью ведра с углем.