По следам героев - [75]

— Вперёд, ребята, вперёд! — крикнул командир группы, продолжая стрелять из автомата.

Вышли в вестибюль. И здесь фашисты. На этот раз Лисименко одну за другой кинул две гранаты. Вскочив на ноги, солдаты, пригнувшись, побежали к лестнице, что вела на второй этаж. Перила разбиты и ощетинились железными прутьями.

Капитан Маков крикнул:

— Минин, со знаменем вверх!..

Загитов мигает фонариком, освещая дорогу. Снова бросили гранаты и, не прекращая стрельбы, устремились по лестнице вверх. Внизу уже бьются наши части. Они оттягивают удар фашистов на себя. Вот и второй этаж. Разведчики ищут, как пробраться на чердак. Никакой лестницы дальше нет. Старший сержант Загитов увидел грузовую лебёдку, спущенную сверху на толстых, словно столбы, цепях, и крикнул:

— Давайте по цепям!..

Взобрались друг за другом. Разыскав маленькое оконце, проникли на крышу. Внизу весь в пожарищах лежал город. Вот он, поверженный Берлин!..

Со свистом пролетают трассирующие пули, с уханьем взрываются снаряды и мины. Во время разрыва снаряда заметили скульптурную группу, которую днём окрестили «Богиня Победы», и протянули поднявшемуся на башню рейхстага Загитову Красное знамя. Гази прикрепил его к длинному железному стержню. Потом подставил Минину плечо, и тот взобрался на бронзового коня. С большим трудом Минин приблизился к короне скульптуры и, подтянувшись, воткнул в неё Красное знамя.

Когда спустились на второй этаж, капитан Маков поздравил солдат своей группы и, настроив рацию, доложил командиру корпуса генерал-майору С. Н. Переверткину о выполнении задания. Командир корпуса в свою очередь поздравил каждого и приказал охранять лестницу, не пропускать врага наверх.

В нижних коридорах, комнатах схватки становились всё ожесточённее. Гитлеровцы несколько раз с яростью атаковали лестницу, но Загитов и его товарищи не отступили.

Во время одного из таких столкновений Гази был тяжело ранен. Лисименко как мог оказал первую помощь, стал уговаривать друга отправиться в санчасть. Но Загитов наотрез отказался:

— Нам… нельзя уходить отсюда!..

Ненадолго установилась тишина. Солдат, что составляли группу капитана Макова, сейчас оставалось только шестеро. Да и те — изнурённые, усталые. Три дня и три ночи без сна, в постоянной тревоге, в огне и дыму. Раненые находились тут же.

— Наши отправились предъявлять гарнизону рейхстага ультиматум! — торжественно произнёс Лисименко, возвратившийся с поисков врача, и зажёг маленький, с мизинец, огарок свечи.

— Правда, Лисименко?

— Честное слово! Своими глазами видел.

— То-то фашисты притихли.

— Да знаете ли вы, ребята, что это значит?! — воскликнул Гази. Лицо его посветлело, глаза засияли. — Да ведь это… Не находя от радости слов, он потрогал свои небритые щёки, посмотрел на Боброва.

— Это значит — конец войне, — докончил за него Бобров.

— Да, если рейхстаг сдастся, фашисты сложат оружие, — добавил капитан Маков. — Ультиматум рейхстагу, а?! Это же исторические минуты! Жаль, нет фотографа… На всю жизнь была бы память.

Кто-то неожиданно предложил:

— Завтра сфотографируемся. А сейчас пусть секретарь соберёт взносы и распишется в наших партбилетах. Подпись, поставленная в рейхстаге, — тоже факт исторический!

— Правильно!

— Дельная мысль! — поспешно потянулись к нагрудным карманам солдаты.

Минин посмотрел на Загитова. Ему хотелось в первую очередь расписаться в билете этого молодого коммуниста, проявившего при штурме рейхстага и при подъёме на купол большую отвагу и находчивость. Но Загитов и Лисименко стоят на учёте в парторганизации, другой батареи. Может быть… Нет, устав нарушать нельзя!

Загитов почему-то не торопился, как другие, передать свой билет, продолжал сидеть, держа руку на груди под рубахой. При слабом свете свечи было видно, как у него дрожали губы. Парторг обратил внимание на его руки. «И пальцы дрожат. Что-то здесь не так… — забеспокоился Минин. — Неужели партбилет потерял?»

Загитов по-прежнему оставался без движения, глаза полузакрыты, лицо мертвенно-бледное.

— Гази, не заставляй ждать. Сейчас свеча погаснет.

— Давай быстрее… — торопили товарищи.

Наконец он открыл глаза и, горячо и часто дыша, произнёс:

— В моём билете… пожалуй, нельзя будет расписаться…

— Это почему же?.. Эх ты, растяпа! Неужели, миновав сто смертей, дошёл до Берлина и не сберёг билета? — спросил кто-то.

— Да, не сберёг. К сожалению… Когда ещё дадут новый…

— Если ещё дадут…

Наступила тишина. Свеча погасла. Стало не по себе. Каждому известно: потерял партбилет, — никакой скидки не будет.

Снизу неведомо откуда поднимался дым.

Лисименко, забеспокоившись, посмотрел в окно.

— Что бы это значило?

— Сейчас узнаю. — Бобров посмотрел на капитана и, когда тот согласился, схватив автомат, побежал вниз.

Остальные приготовились к бою. Проверили гранаты, взяли в руки автоматы. Снизу раздался голос Боброва:

— Фашисты хотят нас выкурить, подожгли нижний этаж. Гарнизон отклонил ультиматум.

— Это меняет суть дела… — неопределённо сказал Маков.

— Умрём, но к знамени не подпустим!

— Не для того мы его установили на рейхстаге! — заговорили бойцы.

Внизу снова затрещали автоматные очереди. Они почти одновременно послышались со всех концов, здания. Смерть снова подстерегала на каждом шагу, хотя все понимали: скоро пробьёт её последний час. Поэтому сейчас нельзя необдуманно рисковать жизнью ни своей, ни товарищей.