По поводу одной машины - [11]
А зачем останавливать? Незачем. Нет никакой причины. Просто потому, что так решила.
«Красная кнопка. Тормоз. Остановилась? Да. Зеленая кнопка…»
Как хочется поглядеть, что делается вокруг! Идет ли Берти? Наблюдает ли за ней кто-нибудь издалека? Рибакки, например. Или толстуха. Или бесцветная блондинка по имени Амелия (она — единственная из всех, кто решается чуть-чуть улыбнуться Марианне в раздевалке). Замечают ли они, как она хорошо справляется с работой? Нет, барышня, глазеть по сторонам воспрещается — надо смотреть на машину… Как в кино — на экран…
Хорошо, что мать не видит, как она тут управляется одна с этой зверюгой. Вот бы подняла крик! Разнесла бы всех в пух и прах. А может, осталась бы довольна. Никогда не знаешь, чего этим мамам хоч… Тик-так? Ты сделала «тик-так»? Ладно!
«Красная кнопка. Тормоз. Потихоньку, без нажима. Остановилась? Да. Беру конец оборвавшейся проволоки…»
Спокойно. Главное — спокойствие. Но спокойствие спокойствием, а дело делать надо… А то поднесла руку к прорези и застыла… Только потому, что до этого, за несколько секунд до этого… Мура! Если так рассуждать, никто бы через трамвайную линию перейти не решался — под тем предлогом, что трамвай только что прошел или вот-вот появится…
«…и вгоняю его в повив. Дошел до места? Дошел. Теперь зову сварщика».
Этот сварщик — из молчальников. Не поймешь, то ли он ушел с головой в работу, то ли просто чокнутый. Он вытаскивает свои инструменты, раскладывает их на цементном полу, проверяет, хорошо ли оборванная проволока вошла в повив, зачищает оба конца, сваривает их, снова зачищает стык, потом, закрыв глаза, кончиками пальцев ощупывает проволоку и, если на месте сварки обнаруживает утолщение, снова берется за напильник. Иной раз переделывает заново. До чего дотошный! Уложив свои инструменты, он всегда бросает на Марианну серьезный взгляд, будто спрашивает: ведь правда, я сделал все быстро и хорошо? Он явно не здешний — из Неаполя или еще откуда-нибудь в этом роде. Может, потому он и не открывает рта? Чтобы не поняли, что он — деревенщина? Все равно видно: выдают глаза, южные, черные, и смуглая кожа.
Подъезжает цеховой «автомобилист» Маркантонио, а точнее — Луиджи Инверницци.
— Привет, красотка! Как ты себя чувствуешь без дядюшкиной опеки?
Он напевает, задает вопросы, сам на них отвечает. И одновременно сгружает с «Форклифта» катушки с проволокой, подкатывает их к «Авангарду».
— Шутки в сторону, я и впрямь боюсь, как бы Берти, наш старый Берти…
— Послушайте, кончайте свое дело и уезжайте!
— Ну, ну, ну! Не забудь, что я гожусь тебе в отцы… Я, конечно, понимаю: встретили мы тебя не очень-то гостеприимно, но и ты должна соображать, в какое положение ты нас поставила.
Лишь много позже (сначала ушел сварщик, толкая перед собой, будто тачку свой верстачок с паяльной лампой, потом, по-прежнему напевая, отъехал Маркантонио) в гудящем голосе «Авангарда» Марианна различила слова: «Я и впрямь боюсь, как бы Берти»…
Какое ей дело до Берти? Чем меньше он мозолит ей глаза, тем лучше.
VII
Инженер д'Оливо: — Сколько вам лет?
Он уже задавал этот вопрос дважды. Инженер д'Оливо сидит за столом и подписывает письма — сначала подписывает, потом читает. Найдя ошибку, перечеркивает свою подпись крест-накрест, — точно бритвой полоснет. Когда звонит телефон, инженер по селектору просит сказать, что его нет.
Марианна: — Двадцать два.
В кабинете светло, как ночью в аэропорту. В одной половине комнаты стоят письменный стол из дорогого дерева, стулья, обитые черной кожей, шкаф с зелеными прямоугольниками; еще один стол — стеклянный, а вокруг него — небольшие венецианские кресла; стены от пола до потолка обиты японскими циновками, увешаны картинами, рисунками. Во второй половине комнаты простые еловые чертежные доски, на них масса чертежей, кальки, синьки; там стоят железные табуреты, множество бра, ламп, на стенах — диаграммы выпуска и потребления продукции, графики затраты рабочего времени; машины в разрезе, схемы установок; все они прикреплены кнопками и кое-где за недостатком места — в несколько слоев. Сами стены испещрены пометками, математическими формулами, набросками.
Карлези — предшественник инженера Рибакки, завзятый каламбурист — называл кабинет инженера д'Оливо «двукабинетом двудиректора», а сам д'Оливо, сидя в той половине кабинета, которая походит на конструкторское бюро, чуть что не по нему — грозит:
— Осточертело мне жить среди идиотов. Перейду-ка я туда…
Сейчас инженер д'Оливо — рано полысевший мужчина лет тридцати пяти — выражается немного иначе:
— Поскольку мне приходится доживать свой век среди идиотов…
В селектор:
— Заберите почту.
Затем вошедшей секретарше:
— Я подписал в среднем из трех писем одно. Вот и подсчитайте, сколько надо было бы удержать из вашей зарплаты.
И начинает расхаживать из одной половины кабинета в другую. Лицо у него асимметричное, фигура угловатая, движения — резкие, словно под ссохшейся кожей заключено какое-то устройство из мелких косточек — без мускулов и связок.
— Стало быть, вы говорите, что не боитесь.
Марианна: — Я? Я вам ничего не говорила.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Годы гражданской войны — светлое и драматическое время острейшей борьбы за становление молодой Страны Советов. Значительность и масштаб событий, их влияние на жизнь всего мира и каждого отдельного человека, особенно в нашей стране, трудно охватить, невозможно исчерпать ни историкам, ни литераторам. Много написано об этих годах, но еще больше осталось нерассказанного о них, интересного и нужного сегодняшним и завтрашним строителям будущего. Периоды великих бурь непосредственно и с необычайной силой отражаются на человеческих судьбах — проявляют скрытые прежде качества людей, обнажают противоречия, обостряют чувства; и меняются люди, их отношения, взгляды и мораль. Автор — современник грозовых лет — рассказывает о виденном и пережитом, о людях, с которыми так или иначе столкнули те годы. Противоречивыми и сложными были пути многих честных представителей интеллигенции, мучительно и страстно искавших свое место в расколовшемся мире. В центре повествования — студентка университета Виктория Вяземская (о детстве ее рассказывает книга «Вступление в жизнь», которая была издана в 1946 году). Осенью 1917 года Виктория с матерью приезжает из Москвы в губернский город Западной Сибири. Девушка еще не оправилась после смерти тетки, сестры отца, которая ее воспитала.
Рассказ о бойцах-артиллеристах, разведчиках, пехотинцах, об их мужестве и бесстрашии на войне.
Клая, главная героиня книги, — девушка образованная, эрудированная, с отличным чувством стиля и с большим чувством юмора. Знает толк в интересных людях, больших деньгах, хороших вещах, культовых местах и событиях. С ней вы проникнете в тайный мир русских «дорогих» клиентов. Клая одинаково легко и непринужденно рассказывает, как проходят самые громкие тусовки на Куршевеле и в Монте-Карло, как протекают «тяжелые» будни олигархов и о том, почему меняется курс доллара, не забывает о любви и простых человеческих радостях.
Как может отнестись нормальная девушка к тому, кто постоянно попадается на дороге, лезет в ее жизнь и навязывает свою помощь? Может, он просто манипулирует ею в каких-то своих целях? А если нет? Тогда еще подозрительней. Кругом полно маньяков и всяких опасных личностей. Не ангел же он, в самом деле… Ведь разве можно любить ангела?
В центре повествования романа Язмурада Мамедиева «Родная земля» — типичное туркменское село в первые годы коллективизации, когда с одной стороны уже полным ходом шло на древней туркменской земле колхозное строительство, а с другой — баи, ишаны и верные им люди по-прежнему вынашивали планы возврата к старому. Враги новой жизни были сильны и коварны. Они пускали в ход всё: и угрозы, и клевету, и оружие, и подкупы. Они судорожно цеплялись за обломки старого, насквозь прогнившего строя. Нелегко героям романа, простым чабанам, найти верный путь в этом водовороте жизни.
Роман и новелла под одной обложкой, завершение трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго автора. «Урок анатомии» — одна из самых сильных книг Рота, написанная с блеском и юмором история загадочной болезни знаменитого Цукермана. Одурманенный болью, лекарствами, алкоголем и наркотиками, он больше не может писать. Не герои ли его собственных произведений наслали на него порчу? А может, таинственный недуг — просто кризис среднего возраста? «Пражская оргия» — яркий финальный аккорд литературного сериала.