По метеоусловиям Таймыра - [53]

– Только что… Сыт…

– Ну тогда излагай…

После перепалки на планёрке Солонецкий стал относиться к Сорокину с настороженностью, хотя прежде их отношения можно было назвать даже дружескими. Сорокин был страстным рыбаком, и не единожды начальник строительства выезжал с ним на большой лов на Енисей. Позапрошлой осенью на них выскочил катер рыбнадзора и считаные минуты решили дело. Хотя Солонецкий не очень-то боялся, но всё-таки, прикрываясь тогда от луча прожектора, он подумал, что неприятности нежелательны. И в эти минуты Сорокин вдруг преобразился. Непостижимо быстро он пролетел с кормы в рубку, рванул ручку на полный ход и, оставив за кормой сети, их катер в пенных валах прыгнул в темноту. Потом была долгая гонка по протокам, которые Сорокин, оказывается, знал как свои пять пальцев, воспринятая Солонецким как волнующая игра. Сорокин оказался хитрее, обманул-таки рыбнадзор. До утра отстоялись в тихой протоке. Сорокин расхвастался, водил всех в машинное отделение, хлопал по железным бокам мотор, рассказывал, как ставил его, намного мощнее проектного, на это утловатое судёнышко, и вот теперь все видели, какую службу тот сослужил… Чьё было судно, инспектор всё-таки разглядел. Но Сорокин сказал, что вот уже две недели катер его управления стоит на ремонте, а команда в голос подтвердила это. Дело обошлось тем, что рыбнадзорское начальство указало Солонецкому на возможное использование катера в браконьерских целях.

– Так что за дело? – повторил он.

– Аппетит перебивать не хочу.

– Уже перебил, давай выкладывай.

– Юрий Иванович, вы знаете, что главный инженер разрешил Гриневскому вести скоростную проходку?

Надо же, с горечью подумал он, в иные времена за это хвалил бы, а тут наказывать придётся… Мальчишеская тактика у главного, всё думает, что делом потрясет и мигом всё докажет. В генералы метит, а мыслит как взводный.

Ну ладно, думал он, эти деньги я выбью, но откуда мне их дадут? Из фондов будущего года? А что в будущем году тогда делать, если уж грозятся дать меньше, чем в этом?.. Веянья такие, что и предвидеть трудно, как дело повернётся. Главк пока молчит, но если по газетам судить, никто в стороне не останется от кардинальных перемен…

– И это всё, что хотел сказать?

– Всё, – неуверенно подтвердил Сорокин.

– Я знаю об этом.

– А как же… Есть же сведения, что законсервируют нас…

– Да ты что? – нарочито удивился Солонецкий. – То-то я гляжу, ты план перестал выполнять. Откуда знаешь?..

Из стопки сводок он достал отчёт управления механизации.

– Слухи ходят, – растерянно ответил тот.

– А не поговаривают, что скоро за невыполнение плана премию давать будут, а не наоборот?

– Объективные причины… – начал оправдываться Сорокин.

– Я тебя не узнаю, – оборвал Солонецкий. – Распускаешь какие-то слухи, скандалишь, доносы пишешь…

– Какие доносы?.. Это уж, Юрий Иванович, слишком…

– Слишком… Я тоже так думаю. Вот мне и кажется, что главный инженер прав, не справляешься ты со своими обязанностями, некогда тебе.

– Жаль, Юрий Иванович, не поняли мы друг друга, – многозначительно произнёс Сорокин. – Я ведь так просто не уйду, мне есть что вспомнить, о чём рассказать…

Солонецкий даже не нашёл сразу что сказать. Он уставился на Сорокина и вдруг выпалил:

– Вон отсюда!

Тот оторопело посмотрел на него, потом медленно попятился к выходу и исчез за дверью.

Солонецкий залпом выпил остывший чай. Обхватил голову руками.

Что происходит, думал он, откуда это всё вылезло?

Или было, а он просто не замечал?..

Или это привёз Ладов?

С кастрюлей, обёрнутой полотенцем, вошла Вера Сергеевна, поставила её на краешек стола, постояла и вышла.

Он поднял телефонную трубку, набрал номер.

– Ольга Павловна? Оля, зайди сегодня вечером ко мне…

Глава 11

Из всех обвинений, которые выложил ему Ладов, Солонецкого более всего поразило упоминание о его отношениях с Ольгой Павловной. Он был уверен, что эти отношения никому не известны. И он испугался. Испугался, что вот так нелепо, не желая того, может навлечь неприятности на человека, которого уважал и который был ему дорог.

Он познакомился с Ольгой Павловной полгода назад в конце весны, когда летал в Ленинград защищать изменения, внесённые в проект. Он был тогда подавлен, угнетён одиночеством, и город – этот большой величественный город, в который он был влюблён и куда непременно раз в три года заглядывал без дел, чтобы побродить по улицам, – на этот раз показался ему серым и сумрачным. Солонецкий задыхался в нём, не чаял, как поскорее закончить дела и вырваться, но проектанты тянули с экспертизой, и он вынужден был ждать.

Стояли знаменитые белые ночи, правда, они казались бледными, ненастоящими после белых ночей Снежного. По набережным кружила молодёжь, казалось, весь город наводнен влюблёнными. От этого своё одиночество он ощущал ещё острее.

Он встретил Ольгу Павловну, когда возвращался в гостиницу после очередного визита в институт. В парке обогнал медленно идущую женщину. Его почему-то поразило это: неторопливость её и одиночество. Обгоняя, он оглянулся, встретился с её взглядом, а потом, пройдя несколько метров, опустился на ближайшую скамью, чтобы ещё раз взглянуть в её лицо. И она присела на краешек той же скамьи, стала смотреть сквозь листву перед собой так пристально, словно хотела разглядеть что-то очень важное. Он произнёс несколько фраз о быстротечности жизни и о ненужной суетности. Сказал голосом уставшего человека так, как говорят ещё не верящие в свою старость, ещё уверенные в себе мужчины молоденьким и глупеньким девочкам. Она разгадала фальшь, снисходительно улыбнулась, а ему вдруг захотелось выговориться и, не обращая внимания на эту улыбку, он стал рассказывать о себе, о жене, дочери, без которых он не может жить, но вот так нелепо сложилось, что он остался один. О том, что, может быть, серьёзно болен – обычное дело, сердце, – и если трезво смотреть на вещи, то ему осталось жить не так уж много.