По Гвиане - [5]

Столовая была просто великолепна: длинные массивные столы из красного дерева, сверкающие искорками хрусталь и стекло в специальных подвесках на потолке, двадцать ламп цвета морской волны, прикрепленных с помощью бронзовых, изящно изогнутых опор к особой конструкции по принципу знаменитого итальянца Кардано, стены из белого мрамора с золотыми инкрустациями и двадцатью иллюминаторами для доступа света и воздуха в помещение.

Расположенные на нижней палубе каюты были просторны, насколько они могут быть таковыми на корабле. Пассажиры единодушно хвалили их за комфорт. Конечно, это не значит, что в них могла найти место для маневра рота пехоты, но ме́ста для проживания всем хватало, и это главное.

Моя каюта, как я уже говорил, располагалась вблизи машинного отделения, так что я буквально плавился в этой парилке, надеясь через два-три дня устроиться на ночлег на палубе.

Добавлю еще, что на «Лафайете» было восемь спасательных шлюпок, что место рулевых обычно находилось на мостике, что бушприта[15] на корабле не было и что его якоря весили тысячи килограммов, а мачты были такие высокие, что требовалась установка громоотвода. Но это, возможно, не так уж и важно.

Я предпочел бы более подробно рассказать об экипаже и о функционировании всего «хозяйства» командира Элиара.

Экипаж вместе с обслуживающим персоналом насчитывал 120 человек. В штаб корабля входили капитан, второй помощник, три лейтенанта, старший механик и четыре простых механика, врач, интендант с помощником и почтовый служащий.

Непосредственно экипаж состоял из 32 человек плюс 44 рабочих машинного отделения. Матросы и машинисты проходили тщательный отбор и уже поэтому были людьми исключительными.

Обслуживающий персонал включал 35 человек — все как на подбор профессионалы своего дела, к тому же скромные, усердные, безупречно честные и преданные командиру корабля. Все они находились в подчинении у метрдотеля господина Гюэ, неизменно плававшего на «Лафайете» в течение двенадцати лет. Впрочем, количество обслуживающего персонала увеличивалось или уменьшалось в зависимости от числа пассажиров на борту.

Корабль мог перевозить до трехсот пассажиров в первом классе и до восьми сотен солдат.

На данный момент нас было сто человек. Как обеспечивалось наше существование? Цифры, которые сообщил господин Гюэ, поразили меня.

При посадке на корабле находились 6 быков живьем и 1, забитый накануне; 4 теленка, 40 баранов, 105 живых кур, 20 индюшек, 150 уток, 100 кроликов и т. д.

Из 3500 килограммов загруженной муки на ежедневное потребление расходовалось 100 килограммов.

Я забыл упомянуть еще о трех корабельных пекарях, которые неустанно месили тесто возле машинного отделения, издавая при этом звуки, почти перекрывающие шум машин (они мне напоминали кваканье лягушек, когда те пыхтят и надуваются, как будто хотят стать больше быка). Как бы то ни было, но испеченный ими хлеб был великолепен, а сладкие булочки особенно нравились детям, объедавшимся до пресыщения, а иногда и до несварения желудка.

Мне просто не под силу хотя бы приблизительно определить количество потребляемых блюд. Могу лишь сказать, что в рационе пассажиров «Лафайета» ежедневно присутствовала свежая рыба, загруженная при отплытии, и всевозможные овощи. Однажды приготовили даже омаров по-американски.

Вот меню одного из обедов (на 11 августа 1880 г.): суп с пирожком, различные закуски, говядина с овощами, филе барашка с гарниром из овощей, жареные цыплята, морской язык а-ля Кольбер, десерт, кофе.

Все эти изысканные блюда задумывались и готовились корабельным коком, искусным мастером своего дела, чей талант высоко ценили и пассажиры и капитан. Осуществлять задуманное ему помогали четверо помощников.

Воздав должное волшебнику желудочных радостей, продолжу описание провианта.

Вина́ можно было заказывать сколько душе угодно, что нас очень обрадовало, но, помимо всего прочего, оно оказалось просто великолепным, что обрадовало нас еще более. В отличие от «Ви паризьенн» здесь его, как правило, подавали в больших бокалах.

Метрдотель Гюэ загрузил 8000 бутылок белого и красного вина. В день поглощалось примерно 150 бутылок. Непьющих на корабле было не слишком много, среди них, конечно, дамы, в особенности испанки, известные своей неприязнью к алкоголю. Что касается нашего стола, то сидевшие за ним мужчины пользовались среди пассажиров корабля славой отъявленных пьяниц и обжор.

Мои расчеты показывают, что на долю членов экипажа приходилось по 150 литров вина в день. Загруженные в трюм 150 бочек вина для личного пользования экипажа не оставляли сомнения, что трезвость им не угрожает.

1500 килограммов картофеля не вызвали у меня особой радости в отличие от мороженого, которое, как мне сказали, будет сделано при помощи льда, что заполнял специальные холодильные камеры, расположенные в носовой части корабля.

Это лакомство с жадностью поглощалось всеми, и не удивительно: ведь мы находились на 35°02′ северной широты и 34°26′ западной долготы.

Холодильные камеры вмещали семь тонн льда. Эта огромная масса должна была обеспечить всех жаждущих прохлады пассажиров до самой Мартиники. По прибытии в Фор-де-Франс пустые камеры снова будут заполнены сим важным продуктом.