По эту сторону Иордана - [26]

— Ну да, — сказал Иванов. — И от воров заодно постерегу, а то мало ли что…

Вторник на среде едет, а четверг погоняет; вот это точно. Время проходило, не оставляя зарубок, мимо Яхты и Лени Шор-Табачника, дети Роксана и Витя росли на апельсинах не по дням, а по часам, а Верка ворчала и хмуро глядела: не могла радоваться душой лишь от красоты окружающей жизни. Глядя из окошка на неутихающее шевеление Старого рынка, она сладко мечтала о том дне, когда Леня закончит свою лодку и уплывет куда глаза глядят. Она давно уже понимала себя вдовой при живом муже. Веркин жизненный сок еще не прокис, по ночам ее одолевали приятные видения: розовые и жемчужные летающие мужики выныривали из темноты и нежно на нее набрасывались, она послушно открывалась их напору и превращалась почему-то в клейкую березовую почку, переливчато светящуюся изнутри. А бедный Леня тем временем жил своей особенной отдельной жизнью: вместо того чтобы протянуть руку и отогнать летающих мужиков, он лишь на минутку прерывал свой дикий боцманский храп — и то лишь затем, чтоб прошептать имя соперницы: «Яхта!» Слыша это отвратительное имя, Верка отчетливо видела себя с ножом в руке, занесенным над разрушительницей семьи, и клинок разил не холодную деревяшку, а бесстыжую грудь разлучницы. Текла кровь, женщина с лживыми глазами русалки валялась у ног Верки… Сделав дело, Верка отодвигалась подальше от спящего Лени Шор-Табачника и освобожденно поворачивалась к летающим кавалерам… Спустя недолгое время она возвращалась к удручающим реалиям нашей жизни и с плывущей — нет, скользящей, летящей, но только не плывущей! — усмешкой, потягиваясь, задавала себе вопрос: «А уж не сбрендила ли я окончательно?» Честный ответ на этот вопрос Верка дать не могла.

Не принося устойчивого просветленья, дни один за другим переваливались через пень-колоду. И не было никого в заросших пальмами ашкелонских песках, кто пожалел бы Веру или дал дельный совет. Не зная за собой грехов, заподозрила Вера злонамеренный сглаз, наведенную порчу — а по-другому как объяснишь сплошные неприятности жизни? Не евреев же в этом винить, евреи тут, наверно, ни при чем. А если и при чем, как кого здесь вычислить, в еврейском краю… Оставалась гадалка, специалистка по сглазу, про нее тоже писали в газете, как про Леню, — что очень опытная и хорошо разбирается в таких делах.

Гадалка терпеливо выслушала Верин рассказ, а история с Яхтой ее сильно удивила, она даже раскипятилась — как видно, нечасто сталкивалась с таким раскладом. Потом долго разглядывала Ленино фото, поворачивала его так и сяк и вынесла решение:

— Червивый человек. Тебе, женщина, надо его в сумасшедший дом сдать и в суд идти разводиться.

— А как же сглаз? — спросила Вера. — Нельзя, что ли, избавиться?

— Тут темный кругозор, — непонятно объяснила гадалка. — Могу порчу на него навести, на твоего, он сам отсохнет.

— Не надо! — сказала Вера, поджала губы и фотографию убрала в сумку. — Сколько я вам должна?

Получив гонорар, гадалка сосчитала деньги и выписала квитанцию. Эта квитанция разозлила Веру больше всего. Квитанция! Выйдя на улицу, она разорвала бумажку на мелкие кусочки, бросила на тротуар и пошла на Старый рынок.

Вернувшись домой, она нашла в ящике письмо из адвокатской конторы. Адвокат уведомлял господина Леонида Шор-Табачника, что его квартира продана и все бумаги оформлены надлежащим образом.

— Я так договорился, что мы остаемся жить в этой же квартире, только будем платить за съем, — твердил Леня Шор-Табачник, с некоторой тревогой глядя на плачущую и воющую Верку. — Получится даже лучше: за месяц обойдется дешевле, чем по ссуде.

— А деньги где? — захлебываясь слезами, всхлипывала Верка. — Деньги ты куда дел?

— Ну, деньги… — пожимал плечами Леня. — Штурвал купил, бимсы, полотно, краску, из меди кое-что и, главное, киль… Список, что ли, показать?

— Убил, — заливалась Верка, — детей оставил на улице!

— Мы скоро на яхту переедем, — добросовестно успокаивал Леня, — там будем жить. Места хватит, и воздух какой. Ни этого жулья, — он кивал головою на Старый рынок за окном, — ни шума. Это ж ясно!

Гадалка оказалась права: надо было разводиться. Денег на адвоката не было, и Верка нашла приработок — по утрам, до школы, мыла окна в конторских помещениях. Платили неплохо.

Вид сверху, с восьмого этажа, открывался дивный: белый песчаный берег переходил в волнистые пески, на них зеленели острова пальмовых парков и апельсиновых рощ, слева, как бараньи орешки, скатывались к морю домишки Газы, а справа, вдали, угадывались белые башни Ашдода. Стоя на подоконнике, с тряпкой и резиновой отжималкой в руках, Вера вглядывалась в затянутый молочной пленкой горизонт с низким солнцем над ним и, утратив ощущение времени, ждала чуда: появления над морем неведомого Бога или хотя бы ангела на парусных крыльях, с золотой трубой у лица. Мир представлялся ей одномерным, простым и милым. Звонок телефона за ее спиной, на одном из столов, хлестнул ее, как плеть. Она вздрогнула и оступилась на подоконнике.

И мир, прежде чем исчезнуть, перевернулся в ее глазах и снова стал самим собой.

Кладбище снимает окалину с сердца. Вид могил с лежащими в них приземляет бестолковый полет еще живущих.