По дороге в завтра - [17]

Он поник головой. Валя несмело спросила:

— И ты дружил возвышенно?

Бабкин поднял глаза, с грустью покачал головой.

— Не было у меня преданных друзей! — с горячностью сказал он, поднялся, направился к двери, повернулся: — Жду в шесть на вокзале…

До конца дня Валя сидела, взволнованная встречей с Бабкиным.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ян Калянс только что был на совещании, где шел разговор о выезде в степь.

Переступив порог общежития, он широко улыбнулся:

— Есть, есть новости.

Он подошел к кровати, достал чемодан, молча начал выкладывать вещи из тумбочки. Дрожкин дернул его за рукав.

— Говори!

— Что это? — спросил безразлично Ян, словно не знал, чего от него хотят.

— Да не томи людей! — потребовал Букреев.

— А-а, вы об отъезде… — все так же вяло сказал Калянс, не прекращая возиться с чемоданом, довольный тем, что так ловко разжигает любопытство своих друзей. Все ждали. Опасаясь, как бы не переиграть, он, наконец, медленно заговорил, наслаждаясь нетерпением слушателей: — Вызвал, значит, к себе директор. Иду, прикидываю: зачем это я понадобился?

— Всю душу вымотает, — возмутился Дрожкин.

Калянс поднялся:

— Не люблю, когда меня перебивают. Пойду прогуляюсь.

Букреев взял его за плечо.

— Что сказал директор-то?

— Ладно, если уж так просите, могу рассказать. — Калянс сел на кровать. — Иду, стало быть, по улице. Смотрю на часы, вот на эти самые. Восемь! Эх, смекаю, в общежитии, наверно, анекдоты начали рассказывать. Миша Букреев, поди, уж храпака задает. А тебе, Калянс, придется сидеть в конторе и слушать скучные речи. Доля, думаю, тебе такая нескладная выпала, но ничего не поделаешь: назвался груздем — полезай в кузов.

— А ты, Ян, без лишних подробностей, — нерешительно попросил Букреев.

— Какие уж подробности? Шел я минут десять, а вам и пяти минут еще не рассказываю. Нет, подробности я опускаю. Только о главном… Добрался скоростным методом до конторы. В окнах свет. Слышу голоса. Нет, решаю, не пойду я туда. Повернул на сто восемьдесят градусов оглобли и по знакомой тропинке — к общежитию. К чему мне разные там совещания?

— Кулаки чешутся, — тихо, как бы самому себе, но внушительно сказал Букреев.

— С тобой это случается, Миша… Вошел в контору, батеньки мои, а там уже все сидят — и бригадиры, и директор, и Денисов, и инженер, и агроном…

— Ну и заливает! — восхитился Дрожкин. — Шел к общежитию, а попал в контору.

— Так я об общежитии только подумал, — улыбнулся Калянс. — Однако за внимание тебе, Коля, пятерку. Ладно, пришел. Смотрю, куда бы укрыться, чтобы можно было подремать. Забрался в уголок. Директор все же увидел меня. «Раз, — говорит, — Калянс пришел, то совещание откроем». И тут все посмотрели в мою сторону. На месте мне провалиться, вот так и было.

Он, казалось, уже подошел к тому, что интересовало всех, но снова замолчал и взялся за упаковку чемодана.

— Изверг, не человек! — проворчал Букреев.

Тут Калянса будто прорвало, он заразительно захохотал. И, вытирая заслезившиеся глаза, всем своим видом доказывая, что потешаться ему надоело, что он уже больше не шутит, сказал:

— Так вот, друзья, решено выезжать.

— Когда же?

— Об этом разговора не шло. Не верите? Могу все снова повторить, как было.

В это время в дверях показался Ровняков и громко объявил:

— Гвардейцы, седлай коней! Подаемся в степь.

Ровняков в последнее время прослыл осведомленным человеком. Он ходил на все совещания, о каких только удавалось узнать, и обычно первым приносил новости.

— Когда? — одновременно спросило несколько парней.

— Завтра, — спокойно ответил Трофим Федорович.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Взбудоражив утреннюю тишину, наполнив воздух запахом солярки и бензиновой гари, двадцатого апреля восемнадцать темно-коричневых вагончиков, прицепленных к тракторам, шесть грузовиков с вещами и пять широченных тракторных саней вышли со станции Коскуль.

Парни и девушки, разместившись в домиках на колесах, растроганными взглядами провожали старенький примелькавшийся поселок. Жители Коскуля, среди которых у степняков завелось немало искренних друзей, стояли у калиток, махали руками, выкрикивали слова привета, пожелания удач и счастья новоселам на целине.

Прощай, Коскуль, надолго прощай!

Степнякам было весело и немного грустно. Всех возбуждали отъезд и ожидание встречи с новыми местами.

Истомин и Денисов ехали на газике.

Николай Тихонович хотел отправиться в вагончике, но директор позвал его:

— Садитесь, Николай Тихонович, со мной! Побываем в райкоме, пока караван наш плетется, решим некоторые вопросы.

Они обождали, пока обоз проследовал мимо вокзала, миновал элеватор, пересек железнодорожное полотно, вышел в просторы, и тогда стали обгонять его. Путь лежал на восток. Через стекла прямо в лицо светило солнце. Денисов сидел сзади, щурил глаза и ничего не видел перед собой. Потом дорога круто свернула, солнце оказалось сбоку.

Скрылся уже и поселок. Только долго виднелся элеватор да бежали справа один за другим низкие и корявые на рельсовых опорах телеграфные столбы. Небо было чистое, утро по-апрельски свежее.

Денисов издавна любил поездки. В начале тридцатых годов он без колебаний оставил дом и вместе с такими же комсомольцами отправился на далекий Амур, чтобы там в глухой тайге строить город. Потом он поехал на Чукотку возводить крупный порт на северной морской трассе, куда пробирался без малого месяц. После подался на Волгу… Он не любил спокойной жизни. Его всегда влекли новые места.