По дороге в завтра - [11]

Быки рванулись, Дрожкин чуть не вывалился из саней.

Ровняков быстро привык к скотине и настолько ловко обращался с нею, что, казалось, занимался этим отродясь. Он не выказывал никакого неудовольствия работой, шутливо, иронически относился к своим обязанностям. Быкам он дал клички. Одного из них, который то и дело, разевал свою огромную пасть и мычал, он окрестил Демагогом, другого, ленивого и прожорливого, назвал Одеколоном и не упускал случая подгонять его для потехи к молодежи, приговаривая при этом: «А ну, кто хочет подушиться?». Стоило Трофиму Федоровичу позвать прожорливого быка, и тот во всю прыть бежал к своему хозяину, с полным основанием рассчитывая на подачку.

Дрожкин скрылся. А его товарищи с шутками и смехом продолжали расчищать снег и разгружать платформы. Труд, солнце, морозный воздух бодрили их.

2

Анисимова, назначенная машинисткой, как обычно, утром пришла в контору. Машинки пока не было, и она занималась тем, что заносила в тетрадь указания, поступающие из треста и главка, да переписывала бумажки, набросанные торопливым, неразборчивым почерком Истомина.

Она сняла пальто, села к столу и перед маленьким зеркальцем долго взбивала, трепала, дергала в разные стороны волосы. Ей никак не удавалось создать на голове беспорядок, вошедший в моду под названием «неопрятный мальчик». В московских парикмахерских на службу модницам пришла техника, там беспорядок на голове у женщин делают специальные агрегаты.

Анисимова с сожалением начала думать о Москве, которая теперь была так далеко от нее. Из Москвы она выезжала без особых раздумий, разделив порыв, охвативший молодежь. Родители сомневались в твердости и искренности ее намерений, но не возражали. Они думали: там, на целине, в новой обстановке она привыкнет, может быть, к труду, иначе станет относиться к жизни… Окончив среднюю школу, Валя научилась печатать на машинке. Но работать ей не хотелось.

Первый раз в жизни оставляя город, Валя совершенно не представляла, какие те места, куда ее уносила странная судьба. Только понаслышке да из книг она и знала, что, помимо городских площадей и улиц, есть еще на свете земли, не покрытые асфальтом.

В Коскуле она поселилась вместе с Ляховой в удобной и теплой отдельной комнате, в семье железнодорожника. Все бы хорошо. Но пошли разговоры о том, что вскоре поступит много грузов для совхоза и всем новоселам придется принимать их. И Валя забеспокоилась. Хотя у нее была теплая шуба, а модные ботинки она сменила на большие валенки с глубокими галошами, которые купила в автолавке, улица казалась ей пугающе холодной. Разгружать платформы… Ох, как не хотелось. Куда больше ее устраивала контора…

Но утром заглянул на минуту в контору Истомин и, уже уходя, бросил Анисимовой: «Затопите-ка плиту, приберите, от нечего делать, в комнате». И сам того не подозревая, испортил настроение машинистке.

Оставшись одна — бухгалтер Битюгов уже второй день находился в Зареченске, — Валя долго не могла прийти в себя. Ее угнетала мысль, что и тут, в конторе, ей придется какое-то время заниматься непривычной и неприятной работой. Подавленная, она сидела, опершись локтями на стол. Перед ней лежали написанные от руки бумаги, те самые, от которых «тошнит» директора.

Она вздрогнула. Распахнулась недавно обитая войлоком дверь, и в помещение с шумом ввалился Дрожкин. Как-то нелепо улыбаясь, он неуверенной походкой направился к столу, остановился близ Анисимовой и заплетающимся языком провозгласил:

— Разлагаюсь… Морально! Я пьян.

— Зачем же ты так, Коля? — испугалась Анисимова.

Он еще более неуверенно шагнул, сказал с пьяным отчаянием:

— Все. Шабаш!..

Хлюпнулся на табуретку, заскрипел зубами, а потом беспомощно свалился головой на стол…

Отогнав за вагончики быков, он бросил их, купил водки и напился. Он помнил, как его отец, бывало, напивался с горя.

Валя подумала, что с Николаем, должно быть, произошло какое-то несчастье. Что предпринять? Она побежала на станцию и позвала Букреева… Тот увел Дрожкина в общежитие.

И минуты в скучной конторе потянулись так медленно, что казалось, стрелки на часах то и дело за что-то задевали.

3

Николай лежал на кровати и, закрыв глаза, думал о своем неприглядном житье-бытье. Хмель уже прошел. Он слышал, как друзья пришли с улицы, разделись, улеглись и начали тихо разговаривать.

— Первыми приедем в степь. Никто не упрекнет потом, что явились на готовое.

— Поселки, наверное, будут красивыми, удобными.

— Может быть, поедут люди и после, чтобы осваивать целину. Но мы первые.

На улице было холодно. А они говорили о тех теплых днях, когда выедут в степь..

Не суждено Николаю Дрожкину увидеть поселок в степи, не суждено поднимать целину, убирать урожай. Директор заявил, что уволит его… Плохо, очень плохо все получилось. А с каким настроением он уезжал из дому!..

Солнечным февральским днем он пришел в райком комсомола за путевкой. Там было шумно и весело. Он с удовольствием толкался в коридоре и чувствовал себя очень гордым. Незаметно подошла очередь.

— Раскаиваться не будешь? — просто спросил секретарь райкома. — Ведь далеко от матери и отца придется уезжать.