По делу обвиняется... - [27]

«Глупости, это я рассудочен и не похож на влюбленного. А почему? Ведь она мне понравилась. Не ври, хоть самому себе не ври. Я тогда шел от Иры и познакомился с ней. От Иры...» Мысль об Ире, как бумеранг, возвращается к нему, хотя он дал зарок не думать о ней. Тяжелая, но сладкая ноша, которую он тщетно пытается скинуть. Она все время с ним, эта женщина, вобравшая в себя всего его без остатка, открытый нерв, к которому больно прикоснуться.

Ничего, он его вырвет и обретет покой. В этом ему поможет эта красивая, стройная девушка, которая, наконец, подходит из темноты.

— Салют, Милочка, все хорошеешь?..

— Добрый вечер. Между прочим, молодой человек должен идти навстречу девушке, а не стоять и смотреть, как она к нему приближается.

— Извини, — оправдывался Леня. — Я уже забыл, как должен вести себя уже не очень молодой человек при виде еще совсем молодой девушки.

— Что мы будем делать сегодня? — деловито спросила Мила.

Он каждый раз ждал этого вопроса, и тем не менее Мила всегда заставала его врасплох. Странно, но Леня никогда не мог предложить путной программы; первое время надеялся на импровизацию, однако вскоре понял: у него мало фантазии. Ему просто приятно бродить с Милой по городу: на нее обращали внимание, но ей вряд ли была интересна такая прогулка.

С недавних пор он поймал себя на мысли, что встречается с ней по инерции, — в самом деле, нельзя же прощаться и не назначать время следующей встречи. Зачем он морочит голову этой хорошенькой девушке? Только потому, что ему льстит идти с ней рядом?

— Может, в кино? — неуверенно произнес Леня.

— Уже поздно.

— Тогда в кафе?

Они зашли в уютное кафе в центре сквера, сели за столик. Леня понимал, что молчать глупо, неприлично, но ничего не мог с собой поделать, маленькими глотками пил пепси-колу и изредка упрашивал ее попробовать шоколад, к которому Мила так и не притронулась.

— Где же твой звездный дождь? — В ее голосе чувствовался укор. — Представление, как я понимаю, отменяется?

Они шли по городу, который после могучего дневного ритма мирно дремал. Звенящая тишина позднего вечера убаюкивала.

Он ничего не ответил, привлек ее к себе, поцеловал.

— Ты что, извиняешься передо мной? — Она на какую-то долю секунды прижалась к нему. — Как повинность отбываешь...

«Наверно, она права», — мелькнуло у него.

Домой, когда они расстались, идти не хотелось. Слова Милы тяжелым камнем лежали на сердце. Глубоко задумавшись, он медленно брел по быстро пустеющим улицам. Впоследствии он так и не мог объяснить себе, почему вдруг оказался у дома Иры.

«Зайти? — подумал Леня, присаживаясь на скамейку у дома. — Но что сказать? Как все объяснить?»

Минут пятнадцать просидел он на скамейке, борясь с желанием зайти. Тщетно пытался рассмотреть, что там, за плотными портьерами, где горел свет в ее комнате. Когда же, набравшись решимости, он встал и направился к подъезду, свет в комнате погас. «Конечно, уже поздно», — подумал Леня и даже обрадовался этому: он не чувствовал себя готовым к встрече.

Почему он так ухватился за пропавшие облигации?

Опыт подсказывал: между такими разнородными явлениями, как исчезновение облигаций из квартиры Фастовой, и тем, что случилось с ней в парке, скорее всего нет и не может быть ничего общего, связующего. И все же, когда Леня пришел и рассказал о пропаже, у Арслана появилось пока неосознанное и необъяснимое предчувствие наступления важных событий.

Николай, смеясь, говорил: это от отчаяния. В общем, он не так уж далек от истины. За время расследования было от чего прийти в отчаяние. Практически следствие оставалось на тех же позициях, что и полмесяца назад, когда приняли дело. Кто мог бы подумать, что оно окажется таким сложным. Все в нем теперь необычно. И поведение потерпевшей, и обстоятельства самого преступления. Даже версию выдвинуть трудно. Ограбление исключалось: у Фастовой ничего не пропало. Месть ничем не подтверждалась. Да и способ отмщения, если взять на вооружение эту версию, более чем странный. Как-то Соснин обронил предложение о «нулевой» версии, как тогда, в деле Басова-Бурова, но, поразмыслив, они решительно отказались от нее. Характер повреждений исключал несчастный случай, да и Фастова утверждала, что ее сзади ударили по голове.

Но чем объяснить полное отрицание ею очевидных фактов и нежелание помочь следствию? Таинственность была во всем. Вероятно, поэтому Туйчиев интуитивно связал воедино оба события. Именно таинственность объединяла пропажу облигаций и случившееся в парке.

Спустя несколько часов после ухода Лени, к несказанному удивлению Фастова, Туйчиев решил еще раз с ним побеседовать.

— Давайте уточним, — предложил Арслан, — когда в последний раз вы видели облигации на своем месте.

— Около полутора месяцев, — ответил Леня и пояснил: — Тиражи трехпроцентного займа бывают, сами знаете, через полтора месяца. Так вот, в прошлый раз мама сама решила проверить и достала облигации из сундука. Я хотел взять записную книжку, но мама отказалась, сказала, что так надежней.

— Значит, в промежутке между двумя тиражами вы облигаций не видели?

— Я не видел, но уверен: они лежали на месте.