Шел дождь.
Дождь лил уже три дня, противный мартовский дождь, затуманивший блеск наступившей весны монотонной, безжалостной серостью. Вчера синоптики не соврали, пообещав на сегодня дождь. В телевизионном прогнозе погоды объявили, что он едва ли прекратится и завтра. Дальше этого они пойти не рискнули.
Полицейскому Ричарду Генеро казалось, что дождь идет и будет идти вечно. Он даже живо представлял, как его смывает поток воды, как он попадает из канавы в канализацию Изолы и затем вместе с другой дрянью и мусором его выносит в Ривер Харб или Ривер Дикс. На север или на юг, разницы никакой, черт побери, – обе эти реки полны человеческими отходами. Генеро стоял на углу и обозревал почти пустынные улицы. Он напоминал человека в лодке, которая быстро погружается в воду. Вода уже достигла лодыжек и вот-вот поднимется выше. На полицейском был прорезиненный плащ, черный и блестящий, как асфальт вокруг. Несмотря на то, что день был в разгаре, на улицах – лишь редкие прохожие. Генеро чувствовал себя одиноким и заброшенным. Ему казалось, что он единственный человек в городе, который не знает, где спрятаться от дождя. "Я утону на этих чертовых улицах", – думал Генеро. Он кисло отрыгнул, утешая себя тем, что в 3.45 его сменят. За пять минут он доберется до участка, а еще через десять – переоденется в гражданское. Примерно с полчаса займет дорога на метро до Риверхерда. Так что домой он попадет к 4.30. Гильду он должен встретить в 7.30. Следовательно, можно будет немного поспать. Подумав о сне, полицейский зевнул и наклонил голову набок. За шиворот сбежала холодная струя, и Генеро громко выругался. Он поспешно огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что его не услышали добропорядочные горожане. Довольный тем, что чистый образ стража закона остался незапятнанным, Генеро двинулся по улице.
"Дождь, дождь, перестань", – заклинал он.
Как ни странно, но дождь и не думал прекращаться.
"Ну что же, дождь не самое худшее", – подумал полицейский. По крайней мере, он лучше снега. Мысль о снеге вызвала дрожь отчасти потому, что от одного воспоминания о снеге становилось холодно, а отчасти потому, что как только он начинал думать о снеге и зиме, мгновенно возникал образ мальчика, которого он когда-то, очень давно, нашел в подвале.
"Перестань, – велел Ричард Генеро. – Дождя вполне достаточно. Так что не стоит начинать думать о трупах".
Лицо мальчика было синим, по-настоящему синим. Он полусидел, полулежал на койке, слегка наклонившись вперед. Только через некоторое время Генеро заметил, что у мертвого мальчика на шее веревка…
"Послушай, давай не будем вспоминать. От этих воспоминаний мурашки бегают по спине. Но ты же коп, – сам себе напомнил Генеро. – Чем, по-твоему, занимаются копы? Думаешь, они только и делают, что выключают пожарные краны и прогоняют с улиц мальчишек, играющих в стикбол? Нужно смотреть правде в глаза. Каждый коп время от времени сталкивается с трупом".
"Но послушай, – как бы оправдывался "другой" Генеро, – у меня от этих трупов мороз по коже".
"А за что тебе платят, парень? Что делать – такова работа. Каждому полицейскому приходится иметь дело с насилием. И кроме того, тот случай произошел так давно…"
"Господи Иисусе, неужели этот дождь никогда не кончится? Надо бы где-нибудь погреться, – подумал Ричард Генеро. – Зайду-ка я в ателье к Максу. Может, удастся уговорить его выставить то отличное пасхальное вино. Мы выпьем за Бермуды. Господи, как я сейчас хотел бы оказаться на Бермудах!"
Когда он открыл дверь, зазвенел колокольчик. В ателье стоял запах пара и новой ткани. Едва Генеро переступил порог, как почувствовал себя лучше.
– Привет, Макс, – поздоровался он.
Макс, круглолицый пожилой мужчина с венчиком-нимбом седых волос, словно приклеенных к лысой макушке, оторвался от швейной машинки.
– У меня нет вина.
– А кто просит вино? – робко улыбнулся Генеро. – Неужели ты вышвырнешь меня на улицу в такой ужасный день?
– В любой день, ужасный он или какой-нибудь другой, я не вышвырну тебя из моего ателье, – возразил Макс. – Так что можешь не остроумничать. Но я всегда предупреждаю тебя еще до того, как ты начинаешь клянчить, что у меня нет вина.
– Никому не нужно твое вино, – полицейский подошел к батарее и снял перчатки. – Чем занимаешься, Макс?
– Неужели не видно? Рисую план Белого дома. Хочу его взорвать. Что же еще я могу делать на швейной машинке?
– Я хотел спросить, что ты шьешь сейчас?
– Одежду для Армии Спасения, – ответил Макс.
– Да? Ну и как?
– Знаешь, в этом городе осталось всего несколько настоящих портных. Портняжное искусство заключается не в чистке и глажений. Это могут делать и машины. А вот портняжничать может только человек. Макс Мандель портной, а не гладильная машина.
– И чертовски хороший, – добавил Генеро, следя за реакцией Макса.
– Все равно у меня нет вина, – не сдавался Макс. – Почему ты здесь, а не ловишь на улицах преступников?
– В такие дни никто не совершает преступлений. Единственные, кто совершает сегодня преступления, – проститутки.
Генеро наблюдал за лицом Макса Манделя. Он увидел, как глаза старика заблестели, и понял, что вино стало ближе. Когда у портного загорались глаза от его шуточек, это являлось добрым предзнаменованием. Теперь оставалось только разжалобить старика.
