По большому счету - [104]

Делать интервенции – бессмысленно, остановить их – страшно.

Для Набиуллиной все началось в марте 2014 года, когда Владимир Путин согласился принять в Россию украинский Крым. На Украине шла борьба за власть, на улицах столицы и других городов вспыхивали вооруженные беспорядки, президент Янукович был отстранен от власти. Крымчане использовали момент и на спешно созванном референдуме проголосовали за воссоединение с Россией. Владимир Путин поддержал желание крымчан и, введя на полуостров российские войска, согласился присоединить Крым к России, куда он входил до 19 февраля 1954 года, когда по указу Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева Крымская область перешла в состав Украинской республики. Международное сообщество выступило резко против такой политики Путина: оно сочло воссоединение России и Крыма аннексией. Вступать в вооруженный конфликт с Россией, чтобы отвоевать Крым обратно, никто не стал, но с марта 2014 года страну стали воспринимать как агрессора.

Экономика России до присоединения Крыма и после – две разные экономики. До Крыма Россия была частью глобального мира, после – российская экономика начала все больше изолироваться. Изоляция шла медленно, но уверенно. Набиуллина не знала, что именно будет происходить дальше, но прекрасно понимала, что рублю такая политика не сулит ничего хорошего.

Новость о присоединении Крыма Набиуллина узнала почти вместе со всей страной, незадолго до того, как информация стала публичной. События происходили так быстро, что невозможно было хорошо подготовиться. В преддверии крымского референдума в марте 2014 года ЦБ готовился к возможному скачку рубля. Он увеличил ставку на 1,5 процентного пункта и изменил параметры курсовой политики. В месяц, когда прошел референдум о присоединении Крыма к России, Набиуллина дала согласие на то, чтобы потратить 22,3 миллиарда долларов из международных резервов страны на поддержку курса рубля[443]. Это была рекордная интервенция за пять лет. Референдум экономика России переварила спокойно, перевалила март без больших потерь. Резкого падения не случилось, но началось медленное сползание в стагнацию. Сначала стала падать цена на нефть, потом западные страны ввели экономические санкции против России.

Санкции означали ограничения в работе с Россией для западных компаний, в основном американских и европейских. Некоторые из них начали сворачивать бизнес в стране, Россия медленно стала отделяться от остального экономического мира. Она начала отвечать на санкции контрсанкциями. Так, Путин наложил запрет на ввоз некоторых сельскохозяйственных товаров из Евросоюза и США, а также ряда других стран.

На рубле такая политика сказывалась плохо. Курс постоянно падал, ЦБ всю весну, лето и осень поддерживал его, потратив шестьдесят пять миллиардов долларов[444]. Но это не сильно помогало отечественной валюте: курс рубля все равно снижался, а международные резервы катастрофически таяли. С марта по декабрь 2014 года они сильно похудели. Россия потратила из них, в том числе на поддержку курса, более ста миллиардов долларов, или больше 20 % всех резервов[445].

Два молодых заместителя в Минфине, которые пришли в чиновники из инвестбанкиров, Алексей Моисеев и Максим Орешкин не могли хладнокровно наблюдать, как политика пожирает рубль, как быстро и впустую тратятся международные резервы. Они сочинили письмо в ЦБ о расточительстве. Мол, хватит выбрасывать валюту на ветер, наступила пора отпускать рубль в свободное плавание, то есть вводить режим free float. Это сбалансирует его, зафиксировав на комфортном уровне для нынешнего состояния экономики, и сбережет международные резервы, которые еще сто раз смогут пригодиться. Настала пора, уверяли они, сделать рубль самостоятельным, как долгое время уже обещали. Пришел тот самый момент. Набиуллина не хотела потрясений, она желала постоянства и, конечно, прекрасно знала, как сильно Путин ценит социальную стабильность. Поэтому к мнению молодых да умных из Минфина прислушиваться не стала и продолжала делать интервенции из международных резервов для того, чтобы курс валют не улетел в заоблачные высоты, а люди продолжали думать, что все хорошо.

Но траты если и помогали, то не сильно. Рубль летел. Если в марте за один доллар давали тридцать шесть рублей, то в декабре – уже пятьдесят. Политика для россиян становилась все дороже и дороже. Экономика медленно скукоживалась, финансовый рынок лихорадило, и никто не понимал, что будет завтра. Набиуллина тоже нервничала, заявляла одно, а делала другое. Она говорила, что ЦБ перешел к таргетированию инфляции, но продолжала таргетировать курс рубля. Финансовый рынок перестал верить Центробанку. Он стал ждать от Набиуллиной подвоха.

Момент, когда Путин стал жалеть международные резервы больше, чем ту самую социальную стабильность, Набиуллина пропустила. Президент стал говорить, что у него есть вопросы к ЦБ по поводу своевременности и качества принимаемых мер. Он заявлял, что палить резервы плохо[446].

Набиуллина не определилась до конца, что дальше делать с денежно-кредитной политикой. Глава ЦБ ощущала свою беззащитность перед внешними обстоятельствами, ее придавливала неопределенность будущих событий. Набиуллина, как и большинство, верила, что политический кризис рассосется, нефть подрастет, а санкции скоро снимут