По берегам Каспия. От Апшерона до Терека (с 25 фотографиями и картой) - [17]

— А в Аграханском много рыбы? — спрашиваю я.

— Откуда ей взяться многова-то? Вся вода из Терека, а ее разве хватит. Намедни случилось мне проехать по реке, посмотреть, и-и-и садов-то, огородов, посева разного видимо-невидимо, а все вода нужна… Вот тут и точка.

Яков жмурится на солнце и продолжает:

— Мой прадед поселился сперва на берегу в 1786 году, и были у нас речные воды, а затем казна отдала и морские около Чечня; так отцы наши и деды положили здесь рыбный промысел.

Он заканчивает снаряжение ахана и закуривает.

— Сын приедет, и пойдем в море.

— Где же у тебя сын?

— В коперации. Поехал захватить кое-что и подсчитаться. Мы все теперь в ей состоим. Или в тресте, или копе-рации. У нашинских тоже теперь ватага есть, посол и все такое.

— Как же дела идут?

— Да ведь наше дело — ловецкое, знай лови рыбу, мы по промыслу не знаем.

— Сын, наверно, знает, — говорю я, — он у тебя грамотный?

— Грамотный, еще бы, всю ерманскую войну прошел, мужик толковый, он знает, — подтверждает Яков.

Когда Яков везет меня в Брянский култук, он пространно говорит о недостатке сетей, о плохом лове осетра и как трудно с плохим парусом в море, и в конце-концов как-то в сторону бросает такую фразу:

— Конечно, осетра утайкой на крючок ловят с клеенкой, по-нашему это калада, но ожидаем мы распрет на ее.

…Ватага есть, посол и все такое…

Вопрос, видимо, сильно занимает Якова, — с таким чувством он о нем говорит.

Маяк и рыбацкий поселок, расположенный около него, остались далеко. Остров как бы уходит в море, и скоро только узкая полоса темно-желтого цвета виднеется на горизонте.

Налево пенится Чеченский пролив. С внутренней стороны он довольно глубокий, местами до пяти метров, а с наружной — мелкий, и много подводных рифов закрывает вход в него с моря.

Мелькали две маленьких лодки-подчалки.

Когда подует моряна — юго-восточный ветер, то волны, набегая на мелкие рифы, дыбятся, растут вверх, толкутся, как в ступке, и горе тому, кто попадет в это волнение. Не мало погибло здесь всякого рода судов; твердо знают об этом моряки Каспия, и лихая слава окружает этот пустынный остров.

Мое внимание привлек повторяющийся плеск в трюме.

Прислушаюсь — тихо, а затем, немного погодя, кто-то снова пошевельнется.

— У тебя в трюме никого нет?

— А что?

— Показалось мне, что кто-то плещется.

Яков улыбнулся:

— Это я вчера сазана забыл взять, наверно, он и ворочается.

— Неужели он со вчерашнего вечера живой?

— Сазан-то? Вот-те на! Он трое суток в избе проживет, не то что в сыром трюму, — Яков тихо засмеялся, — такая тварь. Ужо поужинаем, в котле не заворочается!

Далеко на горизонте показались рыбацкие лодки, увешанные с половины мачты, как гирляндами, аханами для просушки. Невдалеке около них, исчезая за волнами, мелькали две маленьких лодки-подчалки, с которых рыбаки осматривали выставленные сети.

Ветер становился все тише, и приближавшаяся Кумская степь дышала своим жаром.

Стайки уток носились над линией горизонта. Кричали чайки. Изредка слышался плеск игравшей рыбы.

Запоздавшая весна пришла быстро и шумно, как приходит гость, которого случайно задержали дома перед уходом.