Пляж на Эльтигене - [21]

— Сперва-то, как ты на окопы подалась, Павлик большое письмо прислал тебе и нам, — как бы оправдываясь, сказала мать. — Все в точности рассказал, как ехали, что солдаты говорили. Про эшелон с ранеными. И как некоторых наших в училище отписали. Только теперь небось учеба-то скорая.

— Где письмо?

— Отец куда-то запрятал, все дедам своим перечитывал. Я уж обыскалась. Надо ждать, как возвернется сам.

Мать словно бы уже сожалела о маленьком упреке, брошенном дочери. Это видно было по смягчившемуся выражению лица, по тому, как она оборотилась к дочери с радостным видом, точно ко времени отыскала среди хлопот и забот добрую весть:

— Артисты у нас вчера выступали, — сказала она. — На фронт приехали.

Поленька изумленно вскинула брови:

— Разве у нас фронт?

— Может, они дальше двинутся, не знаю. У нас сегодня тыл, завтра фронт. В Каменке немцы. Слыхала?

— Мам, ты что? — вскинулась Поленька.

— Да-да! Валентина Сергеевна прибегала. У ней там родственники.

— Кто?

— Свекровь.

— Какие уж теперь родственники…

Всей улице известно было, что Валентина развелась с мужем перед войной. Свекровь сохранила с ней дружбу и осуждала сына, надеясь, видно, скрепить когда-нибудь прежнюю семью. Она приезжала в Сосновку из Каменки, но в искренность этих отношений Поленька не верила.

— Может, неправда, мам?

Мать отозвалась не сразу.

— Кто знает…

— Нет, мам? Нет! — твердила Поленька. — В Каменке?!

Мимо окон с грохотом протащился тягач. За ним, болтаясь на ухабах, подпрыгивала пушечка. Затем длинной, казалось, многокилометровой, колонной протопали солдаты. Поленька, замерев, стояла у окна.

— Вишь, на фронт, — негромко отозвалась мать. — Одни уходют, другие приходют.

— Не может быть! — сказала Поленька, думая про Каменку.

К вечеру вместе с матерью истопили баню, и Поленька вымылась. Отдохнула, посвежела, опять жизнь показалась прекрасной, когда сидела в той же кухоньке с полыхавшим от жара лицом, ощущая только ногами спасительную прохладу. Хотела рассказать матери про хромого, но не решилась. Рассмеявшись, обронила безо всякой связи с тем, что говорила мать насчет продуктовых карточек и Валентины Сергеевны, которая выручала ее во время стояния в долгих очередях:

— А все-таки, мам, усталая женщина — это не женщина!

Весь следующий день Поленька никуда не выходила из дому, помогала матери по хозяйству или просто, закутавшись в халат, глядела на пляшущий огонь.

Мать окликала ее несколько раз:

— Пошла бы воздухом подышала!

Поленька смеялась в ответ:

— Нет, мам. Воздухом я надышалась. Мне дома хорошо.

Ей казалось, что так отдыхать и наслаждаться покоем можно до бесконечности; но уже на следующее утро проснулась в тревоге. Чувство неуверенности постепенно охватывало ее. Она привыкла к тому, что ее куда-то брали, куда-то направляли, за нее думали, за нее решали. Теперь же получалось так, что никто ее не ждал и не звал, вроде бы дали отдохнуть, а отдых сделался хуже наказания.

Вечером прибежала Ленка Широкова, с которой были на окопах, выложила местные новости. Узнала, кто погиб, кто эвакуировался, кто на месте. Рассказала про концерт в клубе. Выступал рыжий толстый артист, читал монолог Чацкого, отрывки из Толстого и басни. А артисточка тонкая черненькая пела про войну.

— Чего же не позвала, злыдня? — шутя посетовала Поленька.

— А-а?.. — не нашлась Широкова. — Во! Пойдем к Селиверстовой Зинке, спросим. Может, артисты не уехали.

Они прошли через площадь и Поленьке показалось, что городок заметно опустел. Она вспомнила уходивших солдат. Только у школы и еще в двух местах остались орудия.

— Куда ушли? — тревожно спросила она. — На запад? На восток?

— К Семеновскому лесу, — ответила Широкова.

— Там развилка. Можно вправо и влево.

— А я, знаешь, — сказала Широкова, не поняв, — целыми днями сплю. Только к вечеру оживаю. Надорвалась, что ли? Как муха сонная, покуда солнце не зайдет. А ты?

Поленька не ответила, да и нужда отпала. Дошли. Представляла она Зинку весьма туманно, та была старше на три года, в молодости срок громадный. Но война перемешала сроки. Селиверстова встретила девчат объятиями, расцеловала. И однако же Поленьку не покидало чувство, что Зинка смущена их приходом, приглашать в Дом не хочет. Но Ленка Широкова не выразила ни малейшего колебания. Они переступили порог и застыли в изумлении. Впрочем, это только казалось, что застыли. Об оцепенении, охватившем Поленьку, не догадались ни молодые лейтенанты с кубарями, тотчас поднявшиеся при появлении молодых женщин, ни рыжий толстяк, сидевший рядом с хрупкой черноволосой дамой. Дама, пожалуй, меньше всех выразила удивление. Рыжий же толстяк восторженно вскинул толстые короткие руки и вскричал:

— У вас здесь что, в каждом доме красавицы? Это просто неприлично, так много красавиц в одном городе быть не должно.

— Почему? — сказала Поленька, проходя к столу, усаживаясь на предложенный стул и улыбаясь так, что ни одна душа не догадывалась о том, что и гости, и стол, и торжество для нее неожиданны, что она скорее согласилась бы исчезнуть, нежели присутствовать здесь. Но после первых слов смущение исчезло, через несколько минут она почувствовала себя так же привычно и уверенно, как дома. Лейтенанты смотрели на нее.