Плясать до смерти - [10]

— Тиран! Ты какой-то тиран! Что ты хочешь?

— Я — ничего. Но другие могут поинтересоваться: о чем фильм?

— Так о чем? — мямлил запуганный Ухов.

— О похищении золота! Только вот на чем?

— Может быть, на… — Ухов виновато глянул на кремовую «Волгу», терпеливо ждущую его в тени магнолий.

— Нет! — отрубил я. — Только на этом! — И указал на корабль.

— Это, я думаю, дешевле будет, чем на берегу! — Худик робко посмотрел на раздобревшего Ухова.

— Ну да, там кабаков меньше, — сказал я.

Золотая рябь от воды бежала по борту судна. Сундучок с золотом империи толчками поднимался из шлюпки на палубу

Чтобы с ним обращались бережно и не уронили в воду, Ухов уведомил киногруппу, что там находится общая зарплата.

Поэтому сундук вознесся без срывов, и на мачтах захлопали поднятые паруса. Корабль сдвинулся и пошел вдоль холмистого берега. На горизонте белели вершины гор. Приятный ветерок овевал лица.

— Ну? Ты довольна, Настя?

Она, щурясь на солнце, кивнула.

— Вот, Настька, запомни, как ты плыла тут с отцом.

Вечером мы устроили бал на палубе. Среди киногруппы нашлось немало музыкантов, за многие экспедиции они уже изрядно спелись и спились, и веселье бурлило. Мы с Кузей тоже не подкачали — за время нашей дружбы чем только не увлекались, даже халтурили на эстраде, в основном, текстами — и сейчас спели (и сплясали) одно из наших произведений:

Босанова, босанова!

Мы танцуем босоного,

Мы танцуем босоного

На коммерческой основе!

Плясали все! Стройные загорелые тела, быстрые движения! И вдруг я заметил, что в сторонке, одна, старательно пыхтя, пытается плясать Настька! И сердце сжалось.

Забыли, правда, чекиста! О руководящей роли партии и ее вооруженного отряда стали забывать. Чекист обязан был проникнуть на яхту под видом графа, потом захватить власть на судне и привести его в красную Керчь, но вместо этого он напился и угодил в вытрезвитель, а оттуда за буйное поведение — на пятнадцать суток. Поэтому настроение на борту было легкомысленное и даже праздничное: какая ж работа без главного персонажа, даже без двух? В кино постоянно случается что-то приятное. Поэтому оно и привлекает множество людей.

— Что делаем? — Ухов волновался. Еще одна растрата была ему ни к чему.

Я предложил выход: чекист появляется в кадре лишь спиной, и еще одну треть фильма мы маемся, чья же эта спина.

— Так чья же это будет спина? — не понял Ухов.

— Вот его! — Я указал на Кузю. Кузя зарделся.

— А можно я буду сниматься под фамилией Гильдебранд? — шепнул он.

— Можно! — щедро разрешил я. Вряд ли он, бедолага, попадет в титры!

Наконец-то примесь Гильдебрандов в его крови (по матери) будет увековечена! Давно он уже мечтал о чем-то подобном, и вот мечта сбылась. Как всегда, недовольна была лишь Алка (или делала вид): вдруг мало заплатят? И это в тот миг, когда мы абсолютно бесплатно летели над лазурной водой!

Естественно, я вписал роль и для маленькой девочки, постоянно срывающей замыслы злодеев своей непосредственностью, которая Насте давалась довольно легко. В белом старинном платье и в шляпе с бантом, с собачкой на поводке (пудель нашей гримерши), она постоянно появлялась там, где не надо, срывая замыслы врагов. Настьке с ее характером, в общем-то упрямым и вредным, роль пришлась по душе — хихикала, потирала ладошки. Роль мальчика-злодея, передающего записки нехороших людей, отдал Тимке. Тщедушный альбинос (по сценарию — Альберт), упоенный злодейской ролью, несся со спецзаданием, и тут на пути его встала Настя (по сценарию — Липа). Обстановка, прямо сказать, накалилась. Ванты гудели. Настя с собачкой возникла перед юным злодеем. Настька кокетничала, как взрослая, крутя?????????? перед собой пестрый зонтик из рисовой соломки. Песик, принадлежавший гримерше, вжился в роль и рычал на классового врага (хотя все они были из правящего класса, но по разные стороны баррикад). Тимка — и так весь белый — окончательно побелел. Дело в том, что в группе неуклюжую нашу Настю любили, болтали с ней. А Тимку с его вымогательской политикой все не любили, и он такое отношение к себе чувствовал. И тут, окончательно распсиховавшись, схватил песика в охапку, выдернул из руки оторопевшей Насти «уздечку» и швырнул песика за борт. Настя в тот же миг пролезла под леером и прыгнула вниз. В полете она напоминала матрешку на чайнике.

Тут же все мы оказались в воде. Поймали Настьку, а потом и песика, который пытался от нас уплыть.

Тим стоял бледный, не пытался убежать и не хотел извиняться. За ним, положив руки ему на плечи, стояла такая же бледная Алла. Их поза была понятна (хоть не бесспорна) — на этом судне обижают именно их!

Настя, та даже не расстроилась, наоборот, заважничала: сколько людей суетится вокруг нее!

— Аллушка, будь так добра, принеси полотенце! — небрежно попросила она, выбрав именно ее. Алла обомлел-ла от такой наглости! Пусть ее сын, даже и приемный, чуть не утопил девочку, но требовать за это принести полотенце!..

Кузя, пытаясь как-то смягчить все, забормотал:

— Ты, Настя, извини, что так вышло, растерялся, сразу не прыгнул!

— Ну что ты! — проговорила Настя. — Я же люблю тебя, дурачок! — И маленькой пятерней взъерошила буйные Кузины кудри. Кузя захохотал. Алла позеленел-ла!