Плясать до смерти - [9]

На остановках вытаскивали ее, ходили по платформе. Покупали сначала картошку с укропом, а потом уже вишню в газетных кульках, промокших пятнами.

И вот на длинном, тоскливом перегоне Настя вдруг тяжко вздохнула, свесила свои тонкие ножки (я помог ей слезть), села против Тима и спросила решительно:

— Тим! А ты любишь животных?!

Он даже перепугался.

И вот — море, солнце! Вокзал в зелени!

Увидев меня с моей свитой на платформе, Ухов оторопел.

— А… — Он пытался что-то вымолвить, но не смог.

— Входит в стоимость блюд! — ответил я фразой загадочной, а поэтому неопровержимой и обвел плавным жестом своих.

— А я, — наконец выговорил он, — сделал тебе люкс в гостинице. На двоих! — тихо добавил он, точно не зная, с кем я тут ближе.

Да я и сам этого точно не знал. Лет пять назад радостно поселился бы с Кузей — и уж мы бы!.. Но не сейчас.

— Нас шестеро, — мягко сказал я.

— Ну тогда с Худиком разговаривай! — Ухов махнул рукой в сторону директора, скромно маячившего в начале платформы, и помчался встречать других.

Ухов со своими приближенными жил в отеле, похожем издали на парус в небе, и заезжал к нам на белом автомобиле лишь на минутку перед съемками — вместе со мной «помечтать», как называл он это.

Мечтали по обыкновению на террасе ближнего кафе, где мы завтракали с семьями и где, помимо прочего, готовили отличные чебуреки. Эти «мечтания» за вкусным завтраком под сенью цветущих магнолий, не скрою, мне нравились. Свои «задумки» я набрасывал шариковой ручкой на мягких салфетках, точнее даже на половинках их, — бережливые хозяева кафе разрывали салфетки по диагонали.

— Так! — Ручка втыкалась в салфетку. — Про что фильм?

— Это уж ты нам должен сказать! — благоухая отличным коньяком, говорил Ухов.

— Так. — Ручка начинала двигаться. — Сознательные школьники… Стоп! Какие школьники? Дети-революционеры помогают чекистам, спасая золото партии от рук… кого?

— Какое золото партии? — терялся Ухов. В царившей политической неразберихе все могло быть.

— Ну не партии… Империи! Его пытаются увезти. Есть у тебя чекисты?

— Был один. — Ухов, надо признать, плохо соображал там, где требовалось хоть малейшее умственное напряжение. — Но уехал.

— Зачем?

Ухов беспомощно озирался.

— Вызвали на другой фильм! — говорила Ядвига, красавица помощница, строго следившая за тем, чтобы Ухов не перенапрягался.

— Что значит — был? Привезти! О чем тогда будет картина? — капризничал я.

— Ну… — тянул Ухов.

— Не ну, а да! — Времени у меня было в обрез. Жаркое южное солнце поднималось, и самое было время идти на пляж.

— Нужна сцена в порту!

— Где? — изумлялся разнеженный Ухов.

— Где! В порту! Слыхал про такое? Чтобы были краны — ясное дело, не современные, всяческие лебедки, крюки. Промасленные, мускулистые рабочие. Тут же чекист — пришел с ними посоветоваться, прильнуть, так сказать, к истокам. Тут же даются задания детям-революционерам.

— Ну… — с отвращением соглашался Ухов. — Слова-то будут?

— Пусть говорят что-нибудь! — Я махал рукой уже на ходу. — Потом сочиню, запишем. Пока!

Настя радостно залезала на мощный загривок Кузи — действительно мощный, — бывшего чемпиона общества «Буревестник» стилем баттерфляй! Мчались под гору.

— Но, лошадка! — Счастливая, она «рулила» его ушами, дергая то одно, то другое.

— Плыви… Давай! Давай! — Он придерживал ее за живот, но она, чуть хлебнув едкой морской воды, испуганно вставала на ножки, отрывисто дышала, тараща глаза.

— Ладно! — говорил Кузя. — Теперь физкультура!

Они маршировали по набережной, выкрикивая:

— Пионеры ю-ные! Головы чу-гунные! Уши о-ловянные! Черти о-каянные!

Настька смеялась.

Тимофей (полное имя Тима — в моде у новой аристократии были простонародные имена) видел смысл жизни в другом и в этом, надо отметить, несмотря на младенчество, был целеустремлен. В аккуратной белой панамке за руку с мамой (так он звал Аллу) он спускался на пляж, степенно складывал на топчане одежду, после чего начинал свой «обход». Подходил к блаженно раскинувшемуся на топчане человеку и, не отрываясь, смотрел.

— Тебе чего, мальчик? — наконец кряхтел тот, приподнимая лицо.

— А почему вы лежите тут? — неприязненно спрашивал Тим.

— А тебе-то что? — спрашивал отдыхающий, ошеломленный столь настырным напором.

— А это наш топчан! Вчера мы на нем лежали!

И, еще минут пять побуравив ненавидящим взглядом клиента, топал ножками дальше.

— А чего это вы кушаете? Дайте мне! — требовательно протягивал ладошку у следующего топчана.

— Обходит владенья свои! — ворчал Кузя.

Однажды прямо напротив бухты остановился белоснежный корабль. Я-то знал его по томным кадрам, снятым Уховым в прошлом сезоне, но Настька была потрясена.

Кузя как раз учил Настю плавать, поддерживая за живот. Но тут она вдруг забыла плыть и встала на ножки:

— Ой! Какой корабль! Папа! Он чей?

— Наш, Настенька! — небрежно произнес я.

— Скажи, — накинулся я на Ухова, утомленного съемками очередных своих поклонниц (это в детском-то фильме!), — вы золото партии… то есть, тьфу, империи, намерены похищать?

— Нет. А надо? — изумился он.

— Тогда о чем фильм?

Об этом он, похоже, не думал. Поправившийся за время съемок килограммов на десять, лишь жалобно стонал: