Плотогоны - [26]

— Поду-маешь… — Говоря это, она морщила нос и оттопыривала верхнюю губу. — Мы такие важные стали. Начальство… Теперь с нами только официально, только на «вы»…

Сказать что-то более вразумительное у нее не хватало ума или же просто не было оснований. Правда, Шлык при этом согласно хмыкал в своем углу и крутил головой, словно слова Софы очень уж его забавляли. Для Сергея же Антонина была начальник как начальник — стоит на определенном расстоянии, строгий, несколько суховатый. Однако иною он ее не знал и никогда не видел. А так внешне все словно бы было в порядке. Хотя нет… Внешне Антонине как раз не подходила эта должность — молодая, красивая, тоненькая. С ней можно было сходить в кино или в кафе. А тут нужно подчиняться, как непосредственному начальству. Ну да что там, с женщинами Сергей умел находить общий язык, даже с начальницами. Только вот короеда ничем не проймешь — хоть из пушки по нему стреляй.

И Сергей начал обстрел. Не из пушки, разумеется…

— Даниил Павлович, — говорил он, отдавая вечером программу, — вот, возьмите вашу фурку.

— Что-что? Какую еще фурку? — не понимал Куц.

— Вы не знаете, что такое фурка? — удивлялся Сергей. — Так называется гайка, которой привинчивается автомобильное колесо. Очень малая резьба… Когда я работал автослесарем, мне поручали привинчивать и отвинчивать фурки… Полдня — привинчиваешь, полдня — отвинчиваешь. Очень интересно… Вот и эта программа — будто та же фурка…

— Глупости все это, — злился Куц. — Если вам не интересно писать подобные программы — я вас не заставляю.

— Почему не интересно? — повышал голос Сергей. — Главное — она нужна. Как та же самая фурка. Не закрутишь — и автомобиль с копыт. Правильно я говорю?

— Не понимаю вашего юмора, — старался окончить разговор Куц, снова склоняясь над программой, однако Сергей по-прежнему говорил, обращаясь к нему:

— Даниил Павлович! В каждом деле есть свои фурки, и кто-то должен их привинчивать — это я понимаю. Да к тому же и вообще не знаю, что именно завинчиваю в вашей программе, — может, и какую-то важную деталь. Понимаю: когда-нибудь я научусь привинчивать гайки на отлично — и вы мне поручите другую операцию, не правда ли? Пока ж еще рано — вот и приходится удовлетворяться фурками.

Его блекло-синие глаза смотрели при этом очень искренне и серьезно. Куц не знал, что отвечать, смущался, ерзал на стуле и все старался поскорее углубиться в работу.

— Не мешайте, не мешайте, — только и просил он, Сергей же при этом оглядывал сотрудников хитроватым взглядом, и от того, как они смешливо щурились, ему самому становилось легче: казалось, все-таки отомстил Куцу за программы-фурки.

А на днях он и вообще купил короеда. Узнав, что он перешел сюда из-за квартиры, стал говорить громким шепотом Шлыку (это вообще проверенный прием: если хочешь, чтоб тебя услышали, говори громким шепотом):

— Слушай, Гена, ты слышал? Говорят, управлению выделяют десять квартир. Только на нашу группу не дали ни одной — все пошли электроникам и связистам.

Со Шлыком они договорились заранее, поэтому тот ответил также шепотом:

— Ходят слухи. Только мне не надо…

Куц перестал писать, несколько минут сидел неподвижно, потом направился к выходу. Рассказывали, будто он тут же пошел к Метельскому, начал выяснять отношения, пока ему не объяснили, что никаких квартир сейчас нет и его просто купили.

В тот день Сергей с особым удовольствием сдавал свою программу. Молчаливая злость Куца тешила сердце Сергея.

И все же рано или поздно нужно было поднимать бунт. Не для того поменял Сергей Тимченко десяток профессий, чтобы стать челядинцем у какого-то там короеда. Однако бунт должен быть эффектным, красивым, должен надолго нарушить покой короеда, хорошенько вывести его из равновесия.

Искать новую работу, конечно, не хотелось — его «трудовая» и так испещрена многими и многими записями, кроме того, он же еще, по сути, даже не проверил, какой он программист, — хороший или так себе. Да и, может, короед даст ему наконец какое-то серьезное задание.

И тогда к Сергею стали приходить всевозможные, не очень-то веселые мысли относительно того, что это значит, когда не везет в жизни. Теперь он мог бы сказать, что несчастливый человек — это тот, которому до чертиков надоело слоняться без определенных планов, без интересного дела, без знания своего точного места в жизни. Ты словно бы такой же, как и все, но видишь — того или другого держат на работе, ценят, считаются с его мнением, с его точкой зрения, не дай бог такому завести речь об увольнении — сразу же забегают все от вахтера до начальника. А ты будто пустое место. Работаешь, ну и работай, ничего особенного, ничего выдающегося никто от тебя не ждет, лишь бы беды не наделал. Вздумаешь уволиться — неси заявление, даже не спросят, зачем и почему ты это делаешь, куда решил податься.

Вот ты и зубоскалишь, стараешься придумать какую-то хлесткую фразу, чтоб обмануть самого себя.

Сергей и в самом деле работал на автокомбинате учеником слесаря, его действительно поставили там отвинчивать и привинчивать фурки. Кто другой, наверно, покрутил бы их, покрутил, а потом пошел к мастеру: давай, мол, более интересную работу. Он же, Сергей Тимченко, так не умел. Придумал более оригинальный способ выразить свое недовольство. Однажды нарочно начал путать все подряд — передние колеса старался закрепить туда, где стояли задние, задние — на место передних. Мастер, заметив это, с тревогой подумал, не чокнулся ли парень. Тот же стал доказывать мастеру, что все может быть, — от такой однообразной работы люди его возраста очень часто становятся шизиками — это, мол, доказал один известный немецкий ученый. Так что он, Сергей Тимченко, как раз и является жертвой вконец однообразной работы.