Плотина - [3]

Надя ему тоже не пишет — из гордости. И на людях она держится пока что крепко. Спросят ее милосердные соседушки, как, мол, там муженек, чем таким особенным занимается, — она улыбнется и ответит сибирской шуткой: «Слыхала, что для гусей сено косит». Дома, если вспомнит кто про беглеца, тоже хорохорится. Жили, мол, без такого красивого двадцать лет, проживем и остальные. А то вдруг начнет перечислять свои теперешние преимущества: «Зато свободно-то как без него! Не надо ни готовить, ни стирать, ни нытье выслушивать».

Все правильно, дочка, все совершенно верно. Одно плоховато: какая-то неприкаянная досталась тебе нынче свобода. Ходишь, сама себя не видя. Сядешь к телевизору — в глазах полное отсутствие. Возьмешь книгу, а шелеста страниц не слышно…

Николай Васильевич встал, оделся. Вышел из спальни в соседнюю проходную комнату, самую просторную, и первый взгляд — на стул перед балконным окном (эта комната имела еще свое аристократическое название — «балконная»).

Нади не было. На стуле оставлена книга: «Что делать?» Чернышевского. Вполне подходящее выбрано чтение.

Николай Васильевич подошел к окну. Вровень с балконами пятого этажа, а где-то вровень с крышами просторно поставленных домов росли тонконогие сосны; сейчас они медленно покачивались, сбрасывая со своих лап стерильно-белые пласты снега. Дальше за домами и за невидимой отсюда Рекой поднималась, заслоняя собою четверть неба, обрывистая скала правого берега со своей неровной, будто зазубренной хребтинкой. По всему ее верху тянулась теперь белая кайма. На крутой ребристой скале снег держался плохо, а на хребтинке его насыпало вдоволь, и вот он сиял там и плавился под солнцем.

Вспышки и затухания света происходили уже пореже: облака истончались, ветер стихал. По местным приметам, это могло означать, что ниже по течению Реки «китаец» натолкнулся на упорного «сибиряка» — другой господствующий в здешних краях ветер, и там наступало, распространяясь во все стороны, успокоение и умиротворение. Существует даже какое-то предание об этих двух ветрах-соперниках, и считается, что излюбленным местом их встречи бывает старое сибирское село Теплое. Лежало оно в излучине, и погода там действительно бывала лучше, чем, скажем, в Сиреневом логу, нынешнем поселке гидростроителей. Само название старого села говорило будто бы о райском уголке земли, выбранном древними поселенцами… Сибирь, как и всякая другая старинная земля, полна преданий, сказаний и легенд.

Николай Васильевич услышал, что открылась входная дверь, и выглянул в прихожую. В дверях стояла жена с целой охапкой колбасных батонов на левой руке и с продуктовой сумкой в правой. Он рассмеялся. Колбаса на стройке, конечно, не часто бывает, но чтобы вот так, как поленья дров, приносить ее…

— Ну, Зоя Сергеевна, с тобой не пропадешь! — сказал он.

— Возьми лучше сумку, — устало и чуть ворчливо проговорила Зоя Сергеевна.

— Ты что это, весь поселок собираешься созвать на ужин?

— Мне приходится не об одном сегодняшнем дне думать… — Она уже раскрыла холодильник и загружала в него колбасы — опять же, как поленья в печку. — И не одна теперь семья у нас. Сергею с Люсей надо дать? Надо. Надюшка тоже, может быть, захочет себе взять. Юра на выходные в какой-то дальний поход собирается…

Зоя Сергеевна помнила и думала обо всех своих детях, и для нее неважно было, жили они под ее материнским крылышком или уже обосновались в своих собственных гнездах. Как втянулась еще смолоду в домашнее хозяйство, так и везет с тех пор свой нелегкий воз, и неизвестно даже, когда он был для нее тяжелее — тогда ли, когда все жили вместе, или теперь, когда Сергей с молодой женой своей переехал в другой конец поселка, а Надя мечется меж двумя домами. Для Зои Сергеевны это означает лишь удлинение маршрутов. Потому что и сегодня она для всех покупает одежду и обувь, а без примерки это не всегда получается удачно, и нередко бывает так, что, совершив счастливую покупку, тут же бежит благодетельница обратно в магазин — менять или возвращать. Ругмя ругает по дороге себя и всех, кому служит, зарекается ни о ком больше не заботиться, если все, такие неблагодарные и бесчувственные… А потом увидит какие-нибудь босоножки для невестки, колготки для внука или джинсы для сына — и опять покупает, торопится домой с чужой обновкой… Такая определилась жизнь.

Разгрузившись от колбасы, Зоя Сергеевна закрыла холодильник и пожаловалась:

— Устала я, Коля.

— Еще бы! Такие оптовые закупки.

— Да не сегодня, вообще устала. От беспрерывности.

Николай Васильевич посмотрел на жену подольше, чем это бывает в обычных незначительных разговорах, и действительно увидел в лице ее застаревшую, как у солдата-фронтовика, усталость. Предложил:

— Давай хоть сегодня буду помогать тебе.

— Сегодня твой день, — не согласилась Зоя Сергеевна. — День победителей.

— А ты у меня кто?

— Побежденная, наверно. Побежденная своей семьей.

Зоя Сергеевна присела на краешек табуретки там же, у холодильника, — немного передохнуть. И немного поговорить, раз уж оба настроились.

— Ты не представляешь, как изнуряет хозяйство, — говорила она. — Сегодня, завтра, послезавтра. Готовка, стирка, мытье посуды — и опять все по тому же кругу. Понимаешь? Ни выходных, ни праздников. Праздники для меня еще хуже — скоро я начну ненавидеть их.