Площадь - [47]

И вот очередное свидание. Судя по всему, оба очень спешили увидеться. У нее в руках были ножницы — наскоро обработав раны пациентам санчасти, она прямо оттуда побежала к пещере. У Менджюна в кулаке зажата последняя военная сводка, только что полученная с передовой. Об этом следовало незамедлительно доложить командованию, никак нельзя отложить на потом. Он отрешенно смотрел на ножницы в руках Ынхэ, ослепительно сверкающие в косых лучах солнца. Она так спешила, что позабыла сунуть их в санитарную сумку, — а это прямое нарушение инструкции, неопровержимое доказательство дисциплинарного проступка. Таким образом, у обоих в руках было по неопровержимой улике, доказывающей нарушение военной дисциплины, а за такие проступки они оба могли попасть под трибунал. Почему в разгар боя медицинские ножницы находятся не там, где надо? А вдруг из-за этого не была вовремя оказана срочная помощь умирающим раненым бойцам? Что, если хирурги были вынуждены ампутировать раненым ноги или руки, которые можно было бы спасти, если бы своевременная помощь была оказана на месте? А военная сводка, которую сейчас держит Менджюн? Может быть, она содержит важные оперативные данные, которые могут решить судьбу целой дивизии? Там, где действуют законы военного времени, в эту минуту они должны были бы стоять перед военным судом, а не сидеть вдвоем в любовном гнездышке…

Положение Народной армии на фронтах ухудшалось с каждым днем. Лишенные поддержки с воздуха, ценой огромных потерь части коммунистической армии отстаивали каждый клочок земли. Раненым не успевали оказывать медицинскую помощь, так как основные санитарные части были отрезаны. Военврачи и младший персонал были бессильны им помочь, так как у них не было ни оборудования, ни медикаментов. Они не могли обеспечить надлежащий уход даже умирающим.

В связи с этим резко увеличилась нагрузка на те санчасти, которые еще могли работать.

Ынхэ крутилась как белка в колесе, не зная сна и отдыха. За сутки удавалось подремать в общей сложности часа три. Недосыпала, поэтому и на свиданиях он больше видел ее спящей. Все раньше и раньше она убегала от Менджюна, сокращая часы свиданий, твердя, что ее ждут раненые. Менджюн понимал, конечно, что ей приходится очень трудно, но все равно испытывал чувство горечи всякий раз, когда она, бесцеремонно оттолкнув его, торопливо покидала пещеру.

Он лежал и смотрел на светлый прямоугольник входа в его пещеру. Высокие заросли летней травы, окаймлявшие вход по краям со всех сторон, на фоне голубого неба рождали иллюзию подводного мира. Казалось, что это водоросли покачиваются в струе сильного морского течения. Пространство диаметром всего в три метра, служившее постелью, где Менджюн и Ынхэ переплетали свои тела в любовном экстазе, подтверждая, что они живы, пока еще живы. Может быть, это и есть последняя в их жизни постель…

Коммунистическая армия, мобилизовав все резервы, пыталась выстоять перед натиском наступающего противника. Под покровом ночной тьмы танки и самоходные орудия, скрывавшиеся на склонах гор, были перемещены на другие огневые позиции, более удобные для открытия прямого огня. Отступившие было резервные части повернули свои боевые порядки назад, ощетинились, готовые к атаке. По фронтам поползли слухи, что командование готовит генеральное наступление.

Услышав о готовящемся наступлении, Ынхэ с нежностью заглядывая в глаза Менджюна, ласково улыбалась:

— Перед смертью нам надо бы почаще встречаться.

Пришла ночь, когда Менджюн прождал ее целых два часа. Она так и не пришла. На следующий день, как и было предусмотрено, были задействованы все огневые средства коммунистической армии. Началось контрнаступление по всему фронту. Однако это не стало неожиданностью для противника. Будто заранее зная день и час начала наступательных действий северокорейских войск, с неба обрушилась несметная армада авиации ООН и начала бомбить скопления живой силы и техники.

В этот день развернулась жесточайшая битва за всю кампанию. Воды реки Нактонган, любовно воспетой в народных песнях, стали багровыми от людской крови. Ынхэ опять не сдержала данного ему обещания — почаще встречаться с ним. В этом бою она погибла.

На письменном столе лежит развернутая морская карта и компас. Самого капитана не видно.

По мере приближения к Макао пленные пассажиры снова стали осаждать Менджюна требованиями переговорить с капитаном насчет возможной высадки их в этой гавани. Однако и на этот раз Менджюн наотрез отказался. Некоторые начали открыто выражать недовольство и неприязнь по отношению к нему. Наконец, давала о себе знать и скопившаяся за эти дни душевная и физическая усталость. Руки опускались, все тело ломило. Никого не хотелось видеть. Им овладела полная апатия.

Когда среди военных началась регистрация репатриантов, Менджюн еще не решил, куда записаться. Вскоре начали составлять и другие списки — тех, кто желал бы выехать в одну из нейтральных стран. Узнав об этом, Менджюн заметно повеселел. Ему казалось, что это будет самое правильное для человека, потерявшего родину.

Весть об окончании войны долетела и до их концентрационного лагеря. Но ему очень не хотелось возвращаться на Север. От отца никаких вестей не было. Он так и не знал, жив отец или нет. Да если бы и знал, что жив, все равно этого недостаточно, чтобы Менджюн снова полез в пекло, откуда нет возврата. Как ни прикидывай, на Севере ему делать нечего. Особенно после гибели Ынхэ. Все-таки для человека важно, что именно его привязывает к жизни в том или ином обществе. А у него не осталось в Северной Корее никаких привязанностей. Вдобавок, в последнее время он окончательно разочаровался и в идеалах коммунистического строя. Стоит ли преклоняться перед прежним кумиром, если больше ему нет веры? А без веры какой смысл выходить на политическую Площадь? В реальности оказалось, что коммунист — это далеко не тот светлый образ, который он создал в своих мечтах. Ему еще крупно повезло, что он не успел все эти прелести испытать на собственной шкуре. Коммунизм — прекрасная мечта, модная утопия в красивой упаковке политиканства.