Плохой фэн-шуй - [40]

— Полтора года назад.

— Теперь у тебя уже есть связь с родными? Как ты живёшь, чем занимаешься? — поинтересовалась Катя.

— Мать Евдокия разыскала моего брата, но от родителей решили всё скрыть, чтобы не волновать их: у мамы больное сердце. Они только сейчас узнали, когда я самостоятельно стал делать первые шаги и поверил, что поднимусь. Я выслал им свои фотографии.

Юноша вынул из пиджака небольшой пакет фотоснимков и протянул Кате.

— Посмотрите. Это мои родители.

Катя взяла фотографии. Пожилая супружеская чета была одета в традиционном арабском стиле. Мужчина — в белой широкой рубахе, туго стянутой в поясе ремнём, в белых, сужающихся книзу штанах; на голове — платок, охваченный сверху шерстяным чёрным жгутом. Женщина — в вишнёвом халате и цветных шароварах; на голове — цветной шёлковый платок. Снимок был сделан до войны, на фоне минарета, высившегося над старенькой мечетью, уже частично заслонённой плотно застроенными современными кварталами узких улочек Багдада.

— А это мы в прошлое Рождество возле ёлки с моими новыми друзьями и моей второй мамой Евдокией, — прокомментировал Камеран снимок, оказавшийся следующим в руке Катерины.

С фотографии на неё смотрела школьная подруга Саша.

— Сейчас мы живём в лагере для беженцев, — продолжал рассказывать юноша. — У меня статус беженца, и я получаю пособие, которое в основном, откладываю. Нас обеспечивают всем необходимым по линии ООН. Мы хорошо живём. Один раз в неделю к нам приезжает представитель организации и привозит по списку всё необходимое, что мы заказываем.

Санька, неужели это ты? — не слыша собеседника, прошептала Катя. — Так, а теперь подробно — с этого места и всё по порядку, — решительно произнесла она, держа Сашину фотографию.

Наверное, у неё был достаточно странный вид, потому что парень даже изменился в лице.

— Что с вами? С какого места? — испуганно спросил он и потянулся за снимком.

— Извини, не волнуйся, пожалуйста. Тебя мне тоже Аллах послал. Дело в том, что я разыскиваю свою школьную подругу, а ты, оказывается, знаешь, о ком идёт речь. Её зовут Александра, только ты называешь её мамой Евдокией. Мне сообщили, что она коротает век в свалявском монастыре, и я еду туда. Однако ты сказал, что живёшь в Ужгороде. Так где же она сейчас?

— Да, действительно, она в Сваляве, уже полгода. Это же прошлогодний снимок.

— А почему мама Евдокия решила туда перебраться, ты знаешь?

— Я не знаю причину, но она сказала, что хочет уединиться и уйти от всего мирского. Так как правила там очень строгие, навещать меня она больше не может. Выходить можно только один раз в году, и то по очень серьёзной причине. Я мечтаю сам к ней приехать, когда смогу ходить. Только не думаю, что это ваша подруга. Она сказала, что у неё никого нет, совсем никого. Может, вы ошиблись?

— Нет, миленький, не ошиблась! Уж Саньку-то я из тысячи монашек узнаю. Ты когда-нибудь видел такие же глаза, как у неё?

— Нет, — тепло улыбнулся Камеран.

— Ну вот! И я не видела. А говоришь — ошибаюсь.

— Слушай, а мобильными телефонами монашки пользуются? — с надеждой спросила Катя.

— Вы что, шутите? Нет, конечно.

— Понятно. Значит, говоришь, нет у неё никого? Ну, это мы ещё посмотрим!

Катя задумалась.

— Ты даже не представляешь, как я рада встрече с тобой! Но, кажется, мы уже подъезжаем ко Львову. Желаю тебе скорейшего выздоровления и воссоединения с братом. И ещё один вопрос, если можно. Ты говорил, что едешь из евпаторийского санатория. А вошёл в купе поздно ночью, когда мы уже были за пределами Крыма. Чтобы я не ломала над этим голову, проясни момент, пожалуйста.

— Я не ночью вошёл, а ехал в соседнем купе. У меня была верхняя полка, и я ждал, когда придёт ещё пассажир, чтобы поменяться с ним местами. Но вошла старушка, и тогда проводник привёл меня к вам.

— Спасибо, теперь всё понятно, — улыбнулась Катя.

22

Два часа спустя Катя тряслась в прокуренной грязной электричке «повышенной комфортности», как её назвал проводник поезда. Вечером она вышла на станции Свалява и пошла к стоянке такси: сначала нужно было найти себе место для ночлега. Таксист посоветовал один из множества санаториев — с бассейном и тренажерным залом. «Уж не знаю, воспользуюсь ли я услугами тренажерного зала, но поплавать после такого путешествия было бы недурно», — подумала Катя.

Женский монастырь стоял рядом с шоссе. От посторонних глаз его скрывал высокий каменный забор. Напротив монастыря на небольшом возвышении многозначительно расположилась скульптурная группа — святые Кирилл и Мефодий. Над массивными воротами монастыря красовались искусно расписанные фрески. Из-за высокого забора виднелся ярко-синий купол церкви, украшенный золотыми звёздами. Катя нажала на кнопку звонка в воротах и приготовилась к длительному ожиданию. К её удивлению, дверь очень скоро отворилась, и монашка, одетая во всё чёрное, приветливо сказала:

— Здравствуйте. Что вы хотели?

— Я приехала повидать свою подругу — Александру Ильину.

— Подождите, пожалуйста. Сейчас я узнаю у матушки, есть ли у нас такая. Мы здесь под другими именами, — ответила монашка и исчезла за тяжёлой дверью.

Катя прождала минут двадцать. Наконец дверь открылась, и в её проёме появилась высокая черноглазая женщина с правильными строгими чертами лица. Видимо, сама мать игуменья. На вид ей было лет сорок пять.