Плоды страсти - [9]

– Ты не сможешь помешать свадьбе, Бенжамен. Возьми, к примеру, нас с женой. И ее, и моя семья были против нашего брака. И нельзя сказать, что они были не правы, я колотил ее всю жизнь, а она пропивала мой капитал, который я зарабатывал на торговле. Когда из-за ее цирроза я остался вдовцом, у меня не хватило денег даже на то, чтобы оплатить ее похороны, помнишь? Если бы не вы, лежать ей в общей могиле. Так вот, теперь мне ее не хватает… Ну, то есть не то чтобы не хватает, – поправил он себя, – мне не хватает нашего брака.

Жюли, избороздившая в свое время целый океан любви, прежде чем зайти в мою гавань, могла оказаться прекрасным советчиком в таких делах. Я спросил ее, что она – только честно – думает о Мари-Кольбере. Меня интересовало мнение женщины. Она ответила лишь одним словом:

– Резинка.

– Прости, не понял?

– У него лицо представителя санэпидемнадзора и руки гинеколога. Он занимается любовью только с презервативом. Независимо от того, есть опасность заражения СПИДом или нет. Такая публика всегда напяливает на свой прибор резинку.

– А я, наоборот, думал, что настоящий политик страдает приапизмом, они так озабочены тем, чтобы обойти конкурентов.

– Однако они редко оказываются хорошими любовниками и всегда – отвратительными мужьями.

– Жюли, как я могу этому помешать?

– Априори ты никак не можешь этого сделать.

– А как насчет апостериори? После подробного изучения личности нашего женишка?

Эта мысль пришла мне в голову как раз в тот момент, когда я задавал вопрос Жюли. Нужно провести следствие по делу Мари-Кольбера де Роберваля. Я хотел знать об этом типе все: о его карьере, семье, генеалогическом древе, о том, что творится в его змеиной голове, – короче говоря, все.

– Если Терезе и суждено попасть на бойню, то пусть она это сделает с полным осознанием того, на что идет!

Жюли сначала пыталась отговорить меня от задуманного: видите ли, в любви чем больше знаешь, тем сильнее обостряются чувства, она сама, мол, полюбила бы меня гораздо раньше, если бы ей попалось под руку мое личное дело. Однако сопротивлялась она недолго и очень быстро загорелась в предвкушении очередного журналистского расследования, так что у Мари-Кольбера вскоре появится возможность оценить на себе работу одного из лучших сканеров в среде парижских репортеров.

– Не упусти из виду смерть его брата, Жюли. Политики редко становятся самоубийцами по своей воле. Я хочу знать, добровольно ли накинул на себя петлю Шарль-Анри или кто-то его вздернул.

С Хадушем, Длинным Мо и Симоном-Арабом я повел наступление в другом направлении. Я хотел проверить след слуги-китайца. Правда ли, что Тереза вернула бельвильскую китаянку в супружескую постель? И что ее муж действительно прислуживал какому-то бывшему министру? И что тот министр ходил в дружках Мари-Кольбера? И правда ли, наконец, что Мари-Кольбер приходил на консультацию к Терезе в ее чешский автоприцеп? И если все это – правда, то сколько еще политиков приходило к моей сестре, чтобы она погадала им на «Ицзине»? И с каких это пор они зачастили к ней? Насколько сильно Тереза оказалась втянутой в эти политические гадания? И как с ней расплачивались эти люди?

Хадуш, Мо и Симон зафиксировали все вопросы, пренебрегая пометками. Слушая меня, они мысленно уже распределяли между собой обязанности. Лишь в конце, когда заседание было объявлено закрытым, Хадуш заметил:

– Ну ты и даешь, Бен, ведешь себя совсем как заправский мафиози! Точно крестный отец дон Корлеоне из голливудского боевика.

– В этом вина не моя, а арабов. Поскольку вы сами назвали меня своим братом, я и расширил свое понятие о семье.

***

Несмотря на развитую мною бурную деятельность, я находил время поддерживать контакт с Терезой. Она тоже не избегала меня, и мы вели долгие беседы о любви, о розах и шипах, поджидающих влюбленных, впрочем, больше о шипах.

– Ты его любишь, ты его любишь… Откуда ты знаешь, что ты его любишь, Тереза?

– Потому что я не могу читать его судьбу. Я ничего не вижу сквозь него. Я вижу только его.

– Любовная пелена?

– Скорее влечение и доверие, да, доверие.

– Доверие, основанное на чем, бог ты мой?!

– На влечении. – При этом она шаловливо улыбалась. – Вспомни времена, когда ты встретил Жюли, Бен… как она тибрила пуловеры в магазинах. (По крайней мере тогда, когда я работал в Магазине с Тео, это было правдой.) И как же ты отреагировал? Ты, кто всегда строго-настрого запрещал нам прикасаться к чужому… На чем основывалось твое доверие, можешь сказать? На объемах бедер, талии и бюста, братик. И потом, помнишь, я ведь тоже не сразу приняла ее?

Как мне не помнить о первых словах Терезы, когда Жюли появилась в нашем доме: «Как вы можете с таким огромным бюстом спать на животе?»

– Я тогда ошиблась, Бенжамен, так не повторяй же моей ошибки теперь, когда я решила связать свою судьбу с Мари-Кольбером.

(Мари-Кольбер… Никогда не свыкнусь с мыслью, что он – муж Терезы.)

Долгие беседы продолжались. После ужина мы с Терезой выходили из дому, спускались по бульвару Бельвиль, проходили мимо «Зебры», кинотеатра, выставленного с недавних пор на продажу, но пока все еще не проданного, – видите ли, его считают святым местом, хотя, скорее всего, скоро он уйдет за бесценок, так как в том-то и дело, что ничего святого на свете нет: ни в этой старой киношке, ни в этой высокой костлявой девице, шагающей рядом со мной, девице, которую по-свойски приветствуют прохожие и которой в настоящее время манипулирует негодяй с дворянской частицей «де», затаив уж не знаю какие черные замыслы…