Полночный полдник

Восседая на бортике ванны со звериными лапами, я изнутри просушивала феном сырые полусапожки и старательно размышляла о своем о девичьем. Состояние моего постепенно истощавшегося банковского счета тревожило тем, что между ним и усиленными попытками пристроить мои рассказы обнаруживалась обратно пропорциональная связь.

— Что это еще за подозрительный запах? — поинтересовался Освальд, просунув голову в ванную.

Взглянув на него, я почувствовала, как у меня внутри все встрепенулось и запузырилось, словно шампанское, имеющее обыкновение вспениваться и переливаться через край бокала.

К запаху моей печеной обуви примешивался слабый травянистый аромат крема для многоуровневой защиты от солнца. Освальд пользуется защитными средствами ежедневно, потому что страдает аутосомным рецессивным наследственным заболеванием, которое делает его чрезмерно чувствительным к солнечному свету и невероятно извращенным в том, что касается еды. К несомненным плюсам этого недуга можно отнести то, что он никогда ничем другим не болеет и раны на нем заживают моментально.

Во всех остальных смыслах он совершенно нормальный. Просто нелепость, что люди склонны к старомодным предрассудкам, когда дело касается человека с медицинскими отклонениями.

Я отключила фен.

— Так пахнут мои botas,[1]когда их пекут. Твоя бабушка запретила мне ставить их в сушку, потому что там они тум-тумкают — совсем как труп: «тум… тум… тум…» Напрашивается вопрос: откуда она знает, какие звуки издает труп, лежащий в сушке?

— Где ты промочила сапоги?

— Я проверяла свои посадки болотных растений и упала в пруд. Кстати, травы мои поживают замечательно.

— Тебе нужно купить еще одну пару сапог.

— Мне сейчас гораздо важнее приобрести то, в чем я пойду на свадьбу к Нэнси. Я — как Торо:[2] с опаской отношусь ко всем мероприятиям, для которых нужна новая одежда.

— А я думал, ты любишь наряды, — проговорил Освальд и прислонился к дверному косяку.

Он собирался на работу, поэтому на нем были грифельно-серый костюм из тонкой шерсти, рубашка цвета незабудки и шелковый галстук с узором из ромбиков.

Я тайком отряхнула грязь с колен, обтянутых заношенными джинсами.

— Я очень люблю наряды. Это мероприятия вызывают у меня беспокойство. Кстати, о птичках, ты уверен, что мои старые юбка и блузка сойдут для завтрашних крестин?

— Это не крестины, — возразил Освальд. — Это ужасно скучная церемония присвоения ребенку имени. К тому же ты не можешь туда пойти, потому что она проводится только для членов семейства.

— Как-то невежливо это, — заметила я. — Если бы крестили мою племянницу, я пригласила бы всю твою семью и на саму церемонию, и на последующее празднование. Причем вам не пришлось бы приносить с собой ни выпивку, ни закуску.

— У тебя нет племянницы.

— Теоретически — есть. Ее зовут Елена, и она меня обожает.

— Юбка и блузка вполне сойдут для празднования после церемонии, — вздохнул Освальд. — Можешь купить одежду для свадьбы Нэнси по карточке, которую я тебе подарил.

Новенькая блестящая кредитная карточка лежит на дне ящика с нижним бельем, прямо под моими любимыми кружевными chones.[3] И я совершенно не собираюсь ею пользоваться.

— Я в ужасе от того, что мне придется идти на свадьбу одной.

— Все будет хорошо. Тебя порадует встреча со старыми университетскими подружками.

Я познакомилась с Нэнси в Престижном Университете, но круги общения у нас были очень разные. Ее отличавшиеся снобизмом подружки-богачки не только смотрели сквозь меня, но и предпочитали никогда прямо ко мне не обращаться, чем вызывали желание плюнуть жвачку в их блестящие холеные волосы.

Решив, что мои сапожки уже высохли, я просунула ноги в их пахучие влажные внутренности.

— Вся эта история с твоей семьей кажется мне крайне возмутительной. Я страшно возмущена.

— Перестань, малышка. Помимо всего прочего, после знакомства ты еще обрадуешься, что тебе не придется провести с ними много времени.

— Но ведь твои родители хорошие, верно? Они же вырастили тебя.

Освальд пожал плечами.

— Им понадобится некоторое время для разогрева, но как только они познакомятся с тобой поближе, они тебя полюбят.

Я очень надеялась на это, хотя и не принадлежала к их кругу. Я — всего-навсего частично безработная девушка, которую романтический порыв схлестнул с их сыном и которая случайно заразилась их заболеванием. Родственники Освальда диву давались, что я осталась жива. Моя иммунная система работает до нелепости эффективно. Возможно, от рождения она и не была такой крепкой, но ее развитию наверняка послужило злостное равнодушие моей матери Регины.

Я встала и подошла к зеркалу. Разделив волосы пальцами на три ровные пряди, я заплела косичку. Будучи жительницей города, я активно принимала участие в светских мероприятиях. Однако теперь, после нескольких месяцев тихой деревенской жизни, перспектива целых трех событий в течение одной недели — приезд родителей Освальда, его отъезд и свадьба Нэнси — казалась мне чрезмерной.

Освальд подошел ко мне сзади. Его рост чуть выше среднего, однако он без труда может уткнуться подбородком мне в макушку.

Его великолепная бледно-кремовая кожа прекрасно контрастирует с моими черными волосами. Я всегда любуюсь его серыми глазами, формой бровей, густыми каштановыми волосами и плавными очертаниями скул.