Плеяды – созвездие надежды - [6]

Итжемес вслушивался, вглядывался во тьму в надежде все-таки обнаружить того, кто нашептывал ему, уговаривал его: «Не уходи!» Найти бы, отыскать – пусть самого неприметного, самого скромного!.. Самого доброго и сердечного!

Никого… У Итжемеса перехватило от рыданий горло. Он судорожно всхлипнул, заплакал, слезы принесли ему облегчение, сняли камень с души. Он понял: истосковался по людям. Надоело ему мотаться неприкаянным и одиноким по степи. Без людей, как бы они ни пренебрегали им, он не хочет, не может жить. Человек должен иметь очаг, у которого он мог бы отогреться, который бы манил, ждал его. Где ему мечтать о свободе, если он почти всегда, изо дня в день голоден… А коли он ничего не умеет! Ничему не научился за всю свою не долгую, но и не такую уж короткую жизнь. Как-никак он уже давно отпустил усы.

До Итжемеса донесся аромат дымка от костра, на котором варилась сытная, обильная пища. От этого запаха Итжемес почувствовал сладкую истому, легкое приятное головокружение. Казалось, сама ночь источала удивительный аромат, этот способный свести с ума запах, а не котлы на кострах, разожженных людьми.

Итжемес не утерпел и робко приблизился к людям. Они приняли его в своей круг.

…Мясо так и таяло во рту, так и таяло. Не успевал Итжемес дотронуться зубами до кости, как мясо отделялось от нее. Итжемес не подозревал, не догадывался никогда прежде, что может существовать на свете такая вкусная пища! Как не подозревал, что существуют разные способы прикончить диких животных, не тратя при этом стрел.

Один из них он узнал сегодня, случайно очутившись во рву. Стоит, оказывается, вырыть около водопоя, в укромном, неприметном месте, рвы и канвы, натыкать туда острого, как шило, до звона высохшего камыша – и косяк сам мчится к своей погибели. Человек, как ни странно, получает огромное удовольствие. И эти с ног до головы облаченные в железо странные мужчины смаковали вкусные жирные куски, хвастались друг перед другом тем, кто загнал больше куланов в заранее уготованную западню.

Итжемесу не до их разговоров. Но в душе и он ликует. Ведь ему здорово повезло. Выходит, люди не зря говорят: чего батыр не достигает рисским, того трус достигает страхом… Не примчись он, сверкая пятками, к укрытию, смял бы его табун, растоптал, мокрого места не осталось бы… Самое страшное – не оказался бы сейчас на этом пиршестве. А пиршество на самом деле славное!

Удачливые охотники шутливо перебранивались, беззлобно подсмеивались друг над другом: видно, не насытились еще разговорами. Радовались, что через денек – другой аул встретит караван верблюдов, нагруженный куланьими тушами. Бахвалились, красовались перед людьми, кто как умел, чем мог. Спорили, кто самый быстрый и ловкий. Кто шустрее всех сдирает шкуры, зашивает туши гибкими зелеными ветками. Кто кого обогнал, когда рыли квадратные ямы, опускали в них эти туши, вновь засыпали землей. Кто сноровистее всех разжигал на ямах костры… Те самые дьявольские костры, свет которых околдовал, одурманил Итжемеса.

Костры угасали один за одним. Оставались лишь тлеющие угли. Они постепенно серели, превращаясь в золу. Джигиты отгребали золу в сторонку, и как только земля немножко остывала, они раскапывали яму со всей осторожностью: не дай бог, горячий воздух, вырвавшись из ям, сожжет лицо.

Откапывая и вынимая мясо, джигиты обливались потом, от туш исходил терпкий дух, поднимался пар. Мужчины относили туши на зеленую лужайку и разделывали их. И каждый, кто еще не насытился, вынимал нож или саблю, пристраивался и выбирал себе кусок по вкусу. У кого не было ножа, тот довольствовался тем, что достанется. Тушенное в собственном соку куланье мясо просилось в рот само. И не было сил удержаться от соблазна, не положить в рот еще кусочек и еще… И опять начинались разговоры, в которых правду трудно отличить от вымысла, в которых саамы храбрым и удачливым оказывался сам рассказчик.

Своей сегодняшней добычей охотники были опьянены больше, чем победой над врагом. Еще бы! Не каждый день степняку, у которого в летнюю пору зубы ноют от тоски по мясу, выпадает такая удача. Летом казахи скот не режут, если нет важного повода: празднества какого-нибудь или особенно дорогого гостя, пожаловавшего из-далека. В июне-июле мужчины наполняют желудки кислым молоком, а о мясе лишь мечтают, причмокивая да облизываясь: «Э, отыскать бы да положить на зубок хоть малюсенький кусочек копченого мяса! Жена, может, завалялся где? Пошарь-ка в торбе, может, остался с зимы?..» А женщины вторят им: «Попить бы свежего наваристого бульону, побаловать бы себя!..» Во все времена каждая казашка, каждая женщина перед родами жаждала крепиться горячей сорпой, полакомиться куском мяса.

Когда становилось совсем невтерпеж без мяса, аулы посылали на охоту самых поднаторевших в барымте.

Если не везло и такой охотничий отряд не встречал табуны или косяки, они не обагряли свои ножи кровью коз или антилоп. Это добыча для охотника-одиночки, считали они, для которого гоняться по степи с гончими, ловчими птицами или просто с капканом для зверья – занятие привычное. Да и вообще – разве это охота? Так, развлечение!..