Плененный принц - [3]

— Братская любовь? Ты его совсем не знаешь, правда? Просто смерть для тебя станет слишком легкой и быстрой. А тебя теперь должно вечно мучить, что единственный раз, когда он тебя победил, оказался самым важным.

Деймен ощутил, как меняется в лице.

— Что?!

Она безбоязненно коснулась его щеки тонкими белыми пальцами.

— У белой кожи большие преимущества. Как жаль, на твоей синяков не будет видно.

После того, как на него надели золотой ошейник и наручники, ему разрисовали лицо.

В Акилосе мужская нагота не попадала под табу, но краска — знак раба, и это было оскорбительно. Он думал, что большего унижения и отыскать нельзя, когда его бросили на пол перед Адрастусом. А потом увидел его голодное выражение лица.

— Ты выглядишь… — Адрастус окинул его взглядом.

Руки Деймена связали за спиной, а дополнительные путы почти полностью сковывали движения. Теперь он лежал, вытянувшись на полу у ног Адрастуса. Он сумел встать на колени, но дальше ему подняться не дали два удержавших его стражника.

— Если ты это сделал ради положения, — процедил Деймен с леденящей ненавистью в голосе, — то ты глупец. Ты не возвысишься. Он не будет тебе доверять — один раз ты уже ради выгоды предал.

От удара у него голова мотнулась в сторону. Деймен провел языком по внутренней стороне губы и ощутил вкус крови.

— Я не давал тебе разрешения говорить, — сказал Адрастус.

— Ты бьешь как катамит, у которого губы еще в молоке.

С белым лицом Адрастус сделал шаг назад.

— Кляп ему в рот, — произнес он, и Деймен опять попытался оказать сопротивление, но тщетно. Ему умело расцепили зубы, насильно вставили в рот кусок железа, обмотанный тканью, и быстро завязали. Теперь у него получалось лишь мычать, но он с вызовом в глазах смотрел на Адрастуса.

— Ты еще не понимаешь, — сказал тот. — Но ты поймешь. Постепенно ты осознаешь, что то, о чем станут говорить во дворце, в тавернах и на улицах, правда. Ты — раб. Ты ничего не стоишь. Принц Деймианос умер!

Глава 1

Деймен пришел в себя на помосте. Одурманенное тело вяло пыталось пошевелиться на шелковых подушках, золотые оковы, словно из свинца, тянули вниз. Он поднял веки и опустил. Сначала никак не получалось понять, что слышит, — какое-то бормотание на вирском. Инстинкт приказал подниматься.

Он собрался и встал на колени.

На вирском?

Его затуманенный мозг, пришедший к этому выводу, никак не мог ничего разобрать.

С мыслями было собраться тяжелее, чем вновь овладеть собственным телом. Не удавалось ничего вспомнить после своего пленения, хотя он догадывался, что между «сейчас» и «тогда» прошло время. Он понимал, что в какой-то момент его опоили. Порывшись в памяти, наконец нашел нужное — попытку побега.

Он тогда оказался в доме на краю города, наверняка его перевезли сюда в крытой повозке и под усиленной охраной. Из повозки его вытащили на огороженный двор и… он помнил колокола. Двор вдруг наполнился звоном колоколов, какофонией звуков, раздающихся из самых высоких мест в городе, и их разносил теплый вечерний воздух.

Колокола в сумерках извещали о новом короле. Теомедес умер. Славься Кастор.

Из-за перезвона жажда побега подавила оставшиеся крохи осторожности или хитрости, затопив яростью и скорбью. Взбудораженные лошади дали ему шанс.

Но он был безоружен и окружен воинами, на закрытом дворе. Последующее с ним обращение оказалось весьма неделикатным. Его бросили в подвал, предварительно опоив. Дни слились в один.

Остальное вспоминалось отрывками, включая — внутри все похолодело — брызги соленой воды. Он плыл на борту корабля.

В голове прояснялось. В голове прояснялось впервые за… сколько?

Сколько прошло времени после его пленения? Как давно звонили колокола? Как долго он позволил этому продолжаться? Всплеск воли поднял Деймена с колен на ноги. Он должен был защитить свой дом, своих людей. Он сделал шаг.

Загремела цепь. Мозаичный пол заскользил под ногами, и перед глазами поплыло.

В поисках опоры он прислонился плечом к стене, восстанавливая равновесие. Лишь усилием воли Деймен не осел обратно. Держась ровно, постарался унять головокружение. Где он находился? Деймен заставил затуманенный разум сконцентрироваться на себе и, что более важно, на окружающем.

Он был облачен в короткие одеяния акилосского раба и чист с головы до пят. Это наводило на мысли, что о нем позаботились, но воспоминания о самом процессе отсутствовали. На нем остались золотые ошейник и оковы. От ошейника к железному кольцу в полу тянулась цепь, соединяясь с ним внушительным замком.

На мгновение разум захлестнула волна истерики — он еле-еле пах розами.

В зале, куда бы он ни посмотрел, натыкался взглядом на богатое убранство. Стены были сплошь покрыты росписью. Искусно вырезанные двери напоминали ширму, сквозь прорези повторяющегося тонкого узора по дереву смутно виднелось находящееся по другую сторону. Рисунок переходил на ставни. Даже плитка на полу поражала ярким продуманным рисунком.

Все вместе создавало впечатление узора в узоре, извилистое творение вирского разума. И тут вдруг все сошлось: вирские голоса, унизительное выставление перед советником Гиёном, «Всех новых рабов так связывают?», корабль и его место прибытия.