Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016 - [53]

В других мирах, в галактике, в глуши,/выходишь из подъезда – ни души,/ туманный воздух чёрен и стеклянен,/ весь этот космос странный городской,/ из любопытства трогая рукой,/идешь во тьму, как инопланетянин. ‹…›

Поневоле вспоминается пастернаковское: «Тенистая полночь стоит на пути,/ На шлях навалилась звездами» (кстати, имя поэта в сборнике упоминается). Но Пастернак ведь о другом – о степи? Так ведь и Ганна Шевченко человек степной. Уроженка шахтёрского городка Енакиево Донецкой области, она сохраняет в себе «степное» художественное мышление, хоть и давно живёт в подмосковном Подольске. Вновь и вновь Шевченко мысленно возвращается на землю своего детства и юности как в таинственный, заповедный мир – туда, «где на склонах цветёт резеда, / где под травой луговая руда / скрыта в корнях зверобоя», где «тёмен неба магический круг, / ковылей непрогляден атлас». А когда речь заводит о городе – строки звучат жёстче, энергичней, –

На заводе вод прорвало турбину,/оборот дождя громыхнул немалый,/ ночью ветер шляпой хлестал рябину-/закровил асфальт от горошин алых, ‹…› но романтики как здорового, незамусоренного городской суетой восприятия жизни, – не убавляется; вообще, надо сказать, автор относится к поэтам, гармонизирующим мир; каждый день автор преобразует в небольшое театральное представление, в котором радость и грусть светло уживаются друг с другом. Этому очень способствует и рассыпанная по многим страницам книги лёгкая насмешливость интонации. Например, в стихотворении «Некогда думать о платье…», – в цепочке фантазий, где юмор словоупотребления прочно держит внимание читателя – откровенно заговариваемого поэтом, который громоздит деталь за деталью:

‹…› Пусть повисит, отвисится,/ пусть шерстяные манжеты/ молью съедаемы будут/ в тёмном трехстворчатом склепе, пусть упокоится с миром, / рядом с жакетом под полкой, хламом заваленной пыльным ‹…›

Одно из стихотворений заканчивается, пожалуй, полушутливо: поэт выражает надежду, что «когда-то / земле и небу пригожусь». Но из этих слов, однако, можно сделать вполне серьёзный вывод: Ганна Шевченко живёт в ладу с природой, и всеми своими стихами объединяет землю и небо. А это уже не просто «красивые стихи». Это – поэзия.

Главное притронуться к струне

Даниил Чкония, «Стихия и Пловец: Другие стихи (2013-2015)» М.: Время, 2016

Чкония столь разнопланов, что думаю: с чего начать разговор о его книге? Начну с этих строчек: главное притронуться к струне/так чтобы дыхание коснулось/ нот и фраз доступных только мне/ чтобы это и в тебе проснулось

Они важные, эти строки: стихи автор понимает как пение своим и только своим голосом, – пение, которое должно дойти до сердца читателя. О читателе он помнит и читателя уважает – это видно хотя бы по тому, что стихотворения свои ни когда не затягивает, в нём вполне развито чувство меры. Отличает стихи Чконии быстрый, иногда стремительный темп и ясность выражения поэтической мысли. Никаких экспериментов, всё – в рамках классической традиции. В связи с этим возникает вопрос: почему отказался от пунктуации и заглавных букв – что было бы уместней при «проборматывании» стиха, при фиксировании потока сознания, при течении речи «из ниоткуда в никуда»? В той поэтике, в которой работает Чкония, запятые ведь всё равно мысленно расставляешь… И почему проскакивают такие банальные рифмы, как «плачу – значу» (как в одном из ранних стихотворений Евтушенко), «одежд – надежд», случайна ли строка «голуби целуются на крыше» (из известного стихотворения Николая Старшинова, ставшего песней в исполнении Аркадия Северного)?.. Я сказал о «проборматывании», – да, Даниил Чкония не из «тихих» поэтов, – что особенно проявляется в стихотворениях, говорящих о радости, о силе жизни, которые побеждают уныния и страхи. «Его» птицы, которые растерянно к ночи усаживаются в гнёздах, поутру взмывают в небо – «и с высоты слетают голоса – / какую песнь из каждого исторгла / луна река окрестные леса / испуг не пересилит их восторга». Или в стихотворении, строчка из которого подсказала название книги (и где мы единственно встретим заглавные буквы): «Пловец владеет телом / владеет он водой», «вода владеет телом / усталого Пловца» – такое вот завершение: «принадлежа друг другу/ Стихия и Пловец/ всё движутся по кругу/ как завещал Творец». В общем, Чконию можно назвать скорее поэтом не радости, а надежды, поэтом проблесков радости, о чём говорят многие строки в книге; к нему вновь и вновь возвращаются уверенность в том, что «жизнь до упоения невозможна». И никогда он не забывает о том, что «не случаен радужный покой // что и печаль и боль берут другие / и вдаль уносят в призрачных руках», – чудесная перекличка с Борисом Рыжим, который в стихотворении о «Фантазии» Фета разгадал заключённую в этом стихотворении мысль: «Всегда ведь находится кто-то,/ кто горечь берёт на себя».

Книга Чконии напоминает мне дневник, в котором автор размышляет о прожитой жизни, начиная с детства – и о проживаемой сейчас, – не без горьких слов покаяния и не без юмора, слегка усталого (как пример-«в душе царит какой-то мезозой / хотя не знаю я, что это значит»), не обходится он без политических нот, которые резко выбивается из общего лирического настроя сборника). Даниил Чкония, по моему мнению, особенно интересен в своих певучих – почти песенных – стихах.