Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016 - [18]

Отпусти любовь по рекам вавилонским, пусть она плывет легкой остроносой пирогой, не нарушая тишины и покоя соответствия природных стихий и ее элементов, пусть ее душа скользит над поверхностью вод, и музыка флейты сопровождает ее прежде бушующее, а теперь усмиренное и возрожденное естество. Лучшее дело – когда-нибудь стать в Поднебесной чистою песней, мельчайшею птахой чудесной… Но где есть сила, там всегда существует опасность неправильного перераспределения состояний. Не говоря уже о том, что для начала надо понять, что тебе дано. Если же действовать спонтанно, картина становится не менее запутанной и чреватой опасностями. Сила закручивается в спирали, вьется водоворотами снов и совпадений, свивается кольцами дракона, пышущего огнем и самолюбивыми решениями, взмывает в воздух фонтанами черной нефтяной речи, настигает отточенною стрелою те цели, которые ей приглянулись, грозит обратной связью на все твои неприглядные и слишком смелые поступки, а если перекрыть ей пути, она ринется вниз, и там, в подсознании, начнет вить темные гнезда, ввергая заточившего и обидевшего ее в омут душевредительства и сумасбродства.

Так что берегись и сохраняй невозмутимость – страсти опасны для тех, кому дано много – слишком близки крайности, слишком велика опасность подмены, чересчур реальна угроза отождествлений и сопряжений противоположностей.

Плюс ко всему к тем, кого Бог наградил силою или, иными словами, талантом, просто льнут сумасшедшие. Это заметил еще Сальвадор Дали, и он, конечно же, был прав. Эти люди чуют аромат крайностей, им импонируют сильные колебания и эмоциональные встряски, ведь для всех этих психов, недалеких и недальновидных, лучшая пища – дармовая энергия, к которой они присасываются, как фантастические пьявки к высоковольтным линиям, и отодрать их не так-то просто. Эти упыри пытаются жрать чужую жизнь, подкрадываясь исподтишка сзади и отламывая от тебя лакомые кусочки бытия и свободы. Конечно, своего-то у них нет как нет, вот и приходится пресмыкаться перед другими, лапать их своими грязными ручонками, просить милостыню или нагло вторгаться на чужую, запретную территорию, притворяясь невинными ягнятами в поисках овцы-мамки. И если распоряжаться данным тебе вяло, неаккуратно или слишком опрометчиво, эти присоски будут только рады – так ты становишься более уязвимым, а значит, и более съедобным.

* * *

Воздух соленый, как войлок промокший дымится,

ртутным ознобом дорога все вьется за мною –

кто там стучится, случится ли что или сочится

это из дупел медвяных тяжелыми каплями время земное?

Душной корицею сыплется в ладанку сердца

кровь костяная, играет ручная, ничья…

В горле пульсирует черный канон иноверца –

кокон земли раскрывается раной ручья.

Радуга над Симеизом

Бог опускается вместе с дождем в океан,

стрелы его – отточены и струисты.

Мы возвращаемся в логово жизни, падаем в водопад –

губы прилива пористы и слоисты.

Дети индиго кувыркаются в водоворотах грозы,

балансируя на высокой волне, несутся навстречу смерти.

Они различают отражения людей, насекомых, лозы,

минералов, ангелов в солнечной круговерти.

Туннели реальности множатся в слоеной толпе

моллюсков, медуз, крабов, скатов, скелетов…

Толща воды выталкивает нас за пределы лунной тропы

на обочину радуги, прочь от земных предметов.

* * *

Ядро блаженства, сеть твоих интриг

коварно вьется, вкрадчиво, ажурно…

Мерцанье светлячка сквозь матрицу огня

в ней плещется то алчно, то фигурно.

…Фуга расстояний засыпана светящейся негой,

под головою гудит, пульсирует атлас ковчега.

В то утро пространство наполнила снежная мгла,

цветущие числа чертила рассвета игла…

Снежинки ручные клубились, как млечные мыши,

и лопались с хрустом ноябрьские лопасти-крыши…

Бденье сирены над люлькою треснувшей мира,

рокот прилива, где яростный Сириус дышит…

* * *

Куда ведут каналы света?

Рисует дрожи остриё

той девушки японские куплеты –

где танец твой, отчаянье моё?

Я помню девочкой её желанный хвост,

как ты входила в зал, сметая лица,

и зайцы жались, жалкое зверьё,

перед тобой, чья прихоть как лисица.

Из вихря северного над твоим танцполом

нам радужные туфельки надуло,

все дальше в лес от гнойничков раскола,

к Парижу мечутся и балуют друг друга…

* * *

…И вещи, на которые мы смотрим, говорят

о том, что жизнь мгновенно впитывают нашу,

и превращаясь в вести воскресенья,

лепечут на заморском языке.

Их шкурки нежные так розовы от детства,

вглядись – увидишь их прообразы в песке,

что стелется от Рождества до места,

где души созревают налегке.

О, вещи кроткие, как свечки в сладком тесте –

не задувать, а приголубить вместе

и вырастить, как яблони в леске.

* * *

Смотри, звезда выплывает

из гулкого зимнего неба,

и тишина расцветает

тем, что имени не имеет…

Легкая началась поземка,

ты идешь по белой дороге

и чувствуешь, жизнь набухает,

струится, пульсирует, недотрога…

В ковше, запрокинутом навзничь,

плещется родными всполохами,

ртутью небесною катится,

пульсирует, ластится к холоду.

В этом сквозном сиянии,

в воздухе, пахнущем чистотою,

открываются проемы ясные,

клокочут ключи наготою.

Видишь, Сириус распустился,

и за ним разбежались по скатам

котловины небесной распахнутой