План побега - [39]

Было сияющее сентябрьское утро. Эллер, когда я зашел к ним домой, как раз куда-то отлучился. Милена приняла меня в прохладной полутемной гостиной. Комната - а она сыграет важную роль в нашей истории - в голубых тонах. На полу - голубой ковер с желтыми цветами, на стенах - голубые обои с желтыми розетками и цветками клевера, расположенными вертикальными рядами. На камине - огромный бюст Галля, того, что придумал всю эту френологию; бюст - из терракоты, напротив бюста - большое зеркало, висящее так, что можно было видеть: он полый; вдоль той же стены, справа, - книжный шкаф со стеклянными дверцами, укрепленными сеткой из позолоченной бронзы; слева - картина, на которой изображен ныряльщик, достающий со дна моря, среди скал, золотой кубок. И конечно, полно стульев, столиков, кресел. С потолка свисает люстра позолоченного дерева, а на круглом столике - лампа с голубым шелковым абажуром, расшитым бисером. Помню и скульптуры: Меркурий в человеческий рост или чуть меньше, Сан-Мартин - как тот, что на площади, только маленький; и картины: Джулия Гонзага, краса Италии, верхом на лошади скачущая по горам со своими наперсницами, полунагая; три наклонных башни, одна из которых, кажется, Пизанская; весталка в пещере при свете свечи и так далее. То, что в этой комнате, загроможденной мебелью, я выбрал себе низенький и шаткий стул, было не злополучной случайностью, но поступком весьма символичным, указывающим на характер моих отношений с Миленой. Она, совершенно спокойная, рассеянно поигрывала терракотовой статуэткой, которую взяла со стола; я не знал, куда девать руки. Наконец я произнес:

- Боюсь показаться дерзким, точнее, бестактным, но я хотел бы сказать кое-что... ну, в общем...

(Теперь, думая обо всем этом, я прихожу к выводу, что Милена меня попросту и знать не знала. Когда я рядом с ней, я даже думать не могу ясно, не то что говорить, - я скован. О, если бы я мог крикнуть ей: "Внутри меня совсем другой человек, и вовсе не глупый!" Но, наверное, мне все равно не удалось бы ее убедить.)

- Говори, - подбодрила она меня.

- Ну, в общем, я думаю, не стоит жить в постоянной борьбе...

- Ты имеешь в виду нас с Эладио? С ним нельзя жить по-другому.

- У него наверняка много недостатков. У кого их нет? Но ты ведь не станешь отрицать, что ты замужем за научным светилом?

- Это-то и плохо. Женщине нужен муж, а не светило. И детям нужно не светило, а отец!

Гнев сделал ее красноречивой, и я улыбнулся, подумав вдруг, что рискую: она ведь сжимала в руке статуэтку - должно быть, чувствительно получить терракотой по лбу! Я осмотрелся. Я задумывал, выражаясь военным языком, диверсию, то есть способ отвлечь внимание противника.

- Ты права, - сказал я. - Ты, должно быть, задыхаешься в этом доме. Почему бы, например, тебе не сменить мебель?

- Мебель? Зачем? Я ее не замечаю. Наверное, я смотрела на нее вначале, когда пришла в этот дом. Теперь я не вижу этих вещей, я просто ими пользуюсь. Утруждать себя тем, чтобы менять одни вещи на другие? Я не сумасшедшая! Если, например, новая мебель окажется красивее, я начну замечать ее и это будет меня отвлекать. Когда я пришла в этот дом, все эти вещи здесь уже стояли, и пока я здесь, они останутся на своих местах.

Безусловно, Милена была не похожа на других женщин. Я рассудил, что диверсию лучше завершить. И перешел к главному:

- Я никак не пойму, почему вы с Эладио не можете жить спокойно. Он миролюбивый и разумный малый.

- Ясно, ясно! Зато я - бешеная, властная баба. Ты обвиняешь именно меня, как и все остальные. А тебе не приходит в голову, что он спокоен потому, что его ничто не трогает, что он выглядит разумным, потому что лицемерит, а я бешусь, потому что он меня доводит? Если бы ты слышал, каким голоском он вещает свое разумное, ты бы сейчас не говорил глупостей. Вот что я тебе скажу: я не доверяю тем, кто много думает. Они не любят жизнь, поворачиваются к ней спиной, знать ее не хотят. Они столько размышляют о том, чего не знают, что додумываются до чудовищных вещей.

- Эллер - не чудовище.

Милена возразила, что вот именно чудовище, взяла меня за руку, помогла мне подняться с моего шаткого стула и потащила в гараж. Там она показала мне нечто вроде рамки, установленной на столике.

- Подойди-ка к этому агрегату, - велела она. Я посмотрел на рамку с опаской.

- Не бойся, не укусит, - заверила Милена.

Аппарат состоял из двух колонок, возможно никелевых, высотой примерно сантиметров двадцать, соединенных в своей верхней части длинной металлической лентой. Я сделал шаг к аппарату.

- Ближе, - подбодрила меня Милена. Я повиновался.

- Еще, - настаивала она, пока я не подошел вплотную. - Ну? Что ты чувствуешь?

Мог ли я признаться, что в эту минуту я вспомнил - точнее, пережил давнее посещение Института Пастера? Я видел, слышал и лай, и запах, и даже шерстинки, прилипшие к брюкам, и полный надежды, но донельзя печальный взгляд пса. Милена вновь настойчиво повторила:

- Что ты чувствуешь?

- Что чувствую? Что чувствую? Может быть, присутствие собаки...

- Ты не ошибся. Чтобы создать это великолепное устройство, - в ее голосе явственно слышался сарказм, - чтобы в установке "чувствовалась собака", Эладио корпел долгие годы, забыл о жене и детях, пожертвовал другом...