Рауль Аревало закрыл окна, опустил жалюзи, один за другим закрепил шпингалеты, подтянул обе створки входной двери, толкнул задвижку, повернул ключ, наложил тяжелый железный засов. Облокотясь о стойку, его жена негромко сказала:
– Какая тишина! Даже моря не слышно.
– Мы никогда не закрываемся, Хулия, – напомнил муж. – Если кто-нибудь придет, он насторожится, увидев запертые двери.
– Еще один посетитель посреди ночи? – возразила Хулия. – Ты в своем уме? Если бы клиенты этак шли один за другим, мы бы не сидели в долгах. Потуши люстру.
Муж подчинился; в зале стало почти темно, горела лишь лампа над стойкой.
– Поступай как хочешь, – сказал Аревало, опускаясь на стул у столика, покрытого клетчатой скатертью, – но я не понимаю, почему нет другого выхода.
Оба были хороши собой и так молоды, что никто не принял бы их за хозяев. Хулия, белокурая, коротко стриженная девушка, подошла к столу, оперлась о него руками и, глядя на мужа сверху, в упор, ответила тихо, но твердо:
– Другого выхода нет.
– Не знаю, – недовольно отозвался Аревало. – Мы были счастливы, хотя и не получали прибыли.
– Потише, – оборвала его Хулия.
Она подняла руку и, прислушиваясь, обернулась к лестнице.
– Все еще ходит. Как долго не ложится. Так она никогда не уснет.
– Я спрашиваю себя, – продолжал Аревало, – сможем ли мы потом быть счастливыми с таким грузом на совести.
Они познакомились два года назад, в Некочеа, встретившись в приморской гостинице – она отдыхала с родителями, он один, – и захотели пожениться, больше не возвращаться в Буэнос-Айрес, на опостылевшую службу; их мечтой было открыть кафе где-нибудь в уединенном месте, на скалах, над морем. Все оказалось невыполнимым, даже женитьба, потому что у них не было денег. Однажды, проезжая на автобусе вдоль скалистого берега, они увидели одинокий дом из красного кирпича под серой шиферной крышей – он стоял у дороги в окружении сосен, у самого обрыва, а рядом, почти скрытое кустами бирючины, виднелось объявление: «Идеально для кафе. Продается». Они сказали друг другу, что все это похоже на сон, и действительно, точно во сне, с той минуты трудностей как не бывало. Присев вечером на скамейку возле гостиницы, они познакомились с благожелательным господином, которому рассказали о своих безумных проектах. Этот господин знал другого господина, готового дать деньги взаймы, если молодые люди затем возьмут его в долю.
Короче говоря, они поженились, открыли кафе, потом замазали на вывеске надпись «Фонарик» и написали «Греза».
Пожалуй, кое-кто сказал бы, что менять название, более подходящее для кафе, – плохая примета, но бесспорно одно: это уединенное место, воплощенная мечта молодых людей, было очень живописно, однако клиенты сюда не шли. Наконец Хулия и Аревало поняли; им никогда не скопить достаточной суммы, чтобы, уплатив налоги, полностью отдать долг, а тем временем проценты головокружительно возрастали. С юной горячностью они и слышать не хотели о том, чтобы потерять свою «Грезу», вернуться в Буэнос-Айрес, снова тянуть лямку – каждый в своей конторе. Все поначалу складывалось так хорошо, что теперь, когда все пошло плохо, им казалось, будто судьба, озлившись, вдруг подставила им подножку. С каждым днем они становились все беднее, все влюбленнее, все счастливее оттого, что живут в этом доме, с каждым днем они все больше боялись его потерять, и вот, словно переодетый ангел, посланный небесами, чтобы их испытать, или словно врач-кудесник с безотказной панацеей в чемодане, перед ними предстала незнакомая пожилая дама; сейчас она раздевалась на втором этаже рядом с клубящейся ванной, куда лилась тугая струя горячей воды.
Чуть раньше, сидя в одиночестве в пустом зале у одного из столиков, которые тщетно ожидали гостей, они проверили книги счетов и опять завели безнадежный разговор.
– Сколько ни ворошить бумаги, денег мы в них не найдем, – сказал Аревало, которого все это быстро утомляло. – День платежа на носу.
– Но мы не можем сдаваться, – ответила Хулия.
– Дело не в том, сдаваться или не сдаваться, просто в наших разговорах мало толку, словами чуда не сотворишь. Что нам остается? Разослать рекламные письма в Некочеа и Мирамар? Последние обошлись нам недешево. А результат? Явились несколько дам, выпили по чашке чаю и не пожелали уплатить наценку.
– Значит, ты предлагаешь признать себя побежденными и вернуться в Буэнос-Айрес?
– Мы будем счастливы где угодно.
Хулия ответила, что «ее тошнит от пустых фраз», что в Буэнос-Айресе они будут видеться только по субботам и воскресеньям, что ей непонятно, почему при этом они будут счастливы, а кроме того, в конторе, куда он поступит, обязательно найдутся женщины.
– В конце концов тебе понравится менее уродливая, – заключила она.
– Ты мне не доверяешь, – сказал он.
– Не доверяю? Вовсе нет. Просто мужчина и женщина, проводящие дни под одной крышей, обязательно окажутся в одной постели.
Раздраженно закрывая черную тетрадь, Аревало ответил:
– Я не хочу возвращаться; что может быть лучше, чем жить здесь, но если сию минуту вдруг не появится ангел с чемоданом, полным денег…
– Что это? – прервала его Хулия.