План Диссертанта - [18]

Неназываемый посреди ночи позвонил помощнику прокурора Хонке в кабинет начальника тюрьмы и сказал всего два слова:

— Начать процесс.

— Слушаюсь, господин фельдмаршал! — подобострастно ответил тот и вздохнул с облегчением. Уж теперь-то можно обрушить всю мощь аппарата и на проклятого Антикайнена, и на подлого Рудлинга. Посмотрим, кто лучше может считаться с законом!

На следующий день сначала в одной газете, а потом уже и во всех обозначилась информация о том, что сбор доказательной базы по обвинению советского террориста, задержанного на территории Финляндии, подошел к концу. В связи с тем, что задержанный не идет на контакт со следствием, обвинение, предъявленное ему, носит предварительный характер. «Всплывают все новые и новые подробности ужасающих дел».

Без имен-фамилий, просто сообщение, как бы между делом.

Несколько дней адвоката не допускали к Антикайнену, несмотря на все его юридически безукоризненно оформленные протесты, ходатайства и еще что-то.

Ну, а сам Тойво, переодевшись в чистую тюремную одежду, избавившись от бороды и неопрятной прически, все это время спал. Принесут поесть — ел, а потом обратно в сон. Никто его не тревожил. Видимо следователь Юсси в свое время добротно собрал доступную и недоступную информацию, так что допросов пока не требовалось.

А тут и обвинение проявилось. Адвокату было предъявлена копия постановления о возбуждении уголовного дела в государственной измене.

В принципе, ничего особо не изменилось. Антикайнен оставался в тюрьме, государственный обвинитель дул щеки и плевал на всякие ходатайства и протесты от шведского юриста. Люди жили-поживали, природа поворачивалась на весну. Арвиду нужны были материалы, чтобы с ними работать. Рут из Стокгольма слала ободряющие телеграммы, а международная организация Красный Крест, ее финский филиал, возмещала все затраты проживания в Турку.

Пришла весть от винтажного Лехти, предлагавшего встретиться в местном ресторанчике.

— Ну, как с работой? — спросил холеный молодой человек у своего бывшего сокурсника.

— Поменял, — озираясь по сторонам, ответил Арвид. Он не привык бывать в таких заведениях. Здесь было не то, чтобы роскошно, но как-то очень уж по-буржуйски.

— Как клиент?

— Сидит.

— Кто платит?

— Красный Крест.

— Круто, — заметил Лехти, не удержавшись от одобрительной реплики. — Да это же поистине бездонный карман. Доить деньги с международной организации — это не то, чтобы у какого-нибудь несчастного спекулянта монету клянчить. Молодец! Так держать!

Арвид удивился: с чего бы это такое понимание?

Они поговорили о том, о сем, да ни о чем, поели с тарелок, которые контролировали официанты, попили с фужеров, на которые уже никто, кроме них самих, не обращал внимание. Просто встретились два бывших сокурсника, прелесть общения у которых была одна — никто никому ничего не должен.

— Думаю, тебе надо готовиться к повышенному вниманию к своей персоне, — сказал Лехти.

— Ну, да, — согласился Арвид. — Стараюсь, чтобы никто не был за моей спиной. И дверь в гостинице запираю на все замки.

— Все-то ты понимаешь, — усмехнулся финн.

— А то! — ответил швед.

— А то! — повторил Лехти. — На днях все финские практикующие адвокаты пойдут в отказ по делу твоего Антикайнена.

Арвид кивнул головой, словно принимая эту информацию.

— У меня два вопроса, если позволишь, — сказал он.

— Позволяю, — махнул салфеткой Лехти.

Тут же, словно бы дождавшись, наконец, команды, противно и громко заиграл оркестр народных инструментов, забравшийся, оказывается, на сцену. Ну, народные — в широком смысле: труба, пианино, контрабас и барабан. Любой народ, собравшись в квартет, играет именно на них.

  Fifteen men on a dead man's chest,

  Yo ho ho and a bottle of rum.

  Drink and the devil had done for the rest,

  Yo ho ho and a bottle of rum.

  The mate was fixed by the bosun's pike

  The bosun brained with a marlinespike

  And the cookey's throat was marked belike

  It had been gripped by fingers ten;

  And there they lay, all good dead men

  Like break o'day in a boozing ken

  Yo ho ho and a bottle of rum.

— Какая замечательная песня! — напрягаясь, сказал Лехти.

— И как же они ее паскудно поют! — прокричал в ответ Арвид.

Пел мужик за пианино. Другой дул щеки, присосавшись к трубе. На контрабасе некто патлатый тряс головой и перебирал по толстым струнам прямыми пальцами, словно бы выставляя их напоказ. Субтильная девушка с почти мальчишеской прической лупила по барабанам со всей дури, которой, как оказывается, в ней было преизрядно.

Неожиданно случился припев, и она истошно заорала, срываясь на визг:

— Йо-хо-хо и бутылка рому!

— Этто чтоо такоеее? — теряясь в словах, промычал Лехти.

— Это, позвольте представиться, Глеб Иванович Бокий.

За их столиком невесть откуда оказался худощавый и жилистый субъект в полувоенном френче. Его глаза с щелевидными зрачками походили на глаза змеи. Он почему-то говорил, вовсе не напрягаясь — шум оркестра нисколько ему не мешал. Потом оба юриста пытались вспомнить, на каком языке, собственно говоря, велась их беседа. Корхонен думал — на финском, а Рудлингу казалось — на шведском. Или, быть может, на английском — оба они достаточно неплохо им владели.