План Диссертанта - [17]

«Это еще зачем?» — хотел спросить Арвид, но не спросил. Он утонул в этих глазах, все слова вылетели из головы. И говорить-то, по большому счету, не хотелось. Хотелось бесконечно долго смотреть в этот цвет васильков и вовсе ни о чем не думать.

— Мы с вами свяжемся в самое ближайшее время, — сказала девушка. — Я вас обязательно найду.

Арвид не знал, как может заработать связь его ста крон в Красном Кресте с фондом в России, а затем со специалистом Коминтерна на улице Пирогова в Москве и дальше с телефоном, установленном в квартире Куусинена в Петрозаводске.

Отто Куусинен, опустив трубку на рычаг, присел на стул и шумно выдохнул. Потом вытер со лба ничтожные капельки пота и подмигнул куда-то в потолок.

Во второй половине января девушка в Стокгольме, безуспешно пытавшаяся дозвониться до завязшего в командировках Арвида, наконец, сама вычислила его в фирме, где ему уже выдавали очередное разъезжее дело.

— Мы предлагаем вам тысячу крон за предварительное слушание по делу Антикайнена, — прошептала она адвокату, едва он поднял на нее глаза.

— Как вас зовут? — прошептал в ответ Рудлинг.

Хотелось еще немножко пошептаться, но не здесь же, право слово!

Вечером того же дня Арвид уволился со своей фирмы, начал встречаться с Рут — так звали девушку — и получил первый гонорар. Неплохо, если учитывать, что отдал сто, а получил тысячу. И это, если верить девушке, было только начало.

6. Процесс изначальный

Тойво, конечно, удивился. То он был зэк безродный, а вот поди ж ты — адвокат нарисовался тут, как тут. А официального обвинения, как не было, так и нет.

Словно прочитав его мысли, Арвид достал из своего портфеля еще одну бумагу, тоже всю в вензелях и закорючках с печатью.

— Это протест на действие, а точнее, бездействие судебной системы государства Финляндия. Трехмесячное заключение человека без предъявления обвинения — серьезное правонарушение в рамках действующего законодательства а также норм международного права.

Не дожидаясь реакции на свои слова, он вытащил третью бумагу.

— Ты что — их рожаешь, что ли? — удивился угрюмый мятый Юсси. — Это-то что?

— А это ходатайство об освобождении гражданина Тойво Антикайнена в связи с тем, что в установленные законом сроки не было принято никаких квалификационных действий в отношении указанного гражданина. То есть, по сути он остается невиновным, а его содержание под стражей — незаконное действие властей.

Арвид говорил на шведском языке, делая паузы между словами, чтобы смысл им сказанного доходил до помощника прокурора. Начальник тюрьмы морщился, но в общем уловил смысл речи. Юсси понял только про назначение, протест и ходатайство. Но ему как раз было все равно.

Шведский для Антикайнена не был очень иностранным языком. Но практика отсутствовала уже много лет, поди — с самой школы. Что-то, конечно, ускользнуло от его понимания, но не настолько, чтобы не постичь: больше не будет неизвестности. А что делать с известностью?

Сказать, что Хонка как-то озаботился, что-то его расстроило — ничего не сказать. Помощник прокурора взбесился. Изо рта его клочьями полетела пена, глаза принялись бешено вращаться, он начал топать ногами, он поднял над головой руки, сжатые в кулаки и принялся ими размахивать.

Тойво подумалось, что такой танец достоен аплодисментов. Судя по тому, как Юсси сложил руки перед собой, тому показалось тоже самое. Начальник тюрьмы оставался бесстрастен. Также, как и шведский адвокат.

Наконец, Хонка устал плясать, подхватился и ушел. За ним двинулся и самый главный местный тюремщик.

— Позвольте, господин шеф! — это откуда-то появился до сих пор, словно бы невидимый, начальник смены. — А с этим что делать?

Начальник тюрьмы на мгновение приостановился, моргнул обеими глазами и быстро проговорил:

— Следователя — ко мне в приемную. Адвоката — выпроводить взашей, но сделать это вежливо. Антикайнена одеть, обуть, обеспечить всем необходимым и посадить в одиночную камеру на первом этаже. Не в подвал.

Так закончился этот февральский вечер. Все получили по стараниям. Только Олави Хонка получил по заслугам. Однако не прошло и дня, как он совершенно позабыл о том, что вел себя в тюремном коридоре совсем не в соответствии с честью своего мундира. Ну, а как еще можно было реагировать, когда из-за чьего-то сановного решения, достаточно глупого — если на то уж пошло, пришлось получать такие плюхи от щенка-адвоката, черт бы его, шведского негодяя, побрал.

Ну, система своих не сдает — кто бы в этом сомневался. Арвид мог приготовить еще десять мотивированных бумаг, но толку от них было бы совсем немного. В таких случаях государство страшным образом трансформируется в одного вполне конкретного человека, решение которого будет влиять и на систему, так сказать, правосудия, и на судей, и на прокуроров, и на тюремщиков. Кто же это такой? Да тот, кому закон, черт бы его побрал, совсем не писан. Тот, кто и есть сам закон. Тот, кто в данный отрезок времени, или, если уж совсем патетически, в данный исторический момент изображает из себя властителя дум, побудителя действий — и является всем, всем, всем. Такие имена, как правило, вслух не произносятся.