Пламя свастики (Проект Аугсбург) - [16]

Глава 7

   А то, что эта странная особа

   С покойницей была, а не одна,

   Должно бы означать любовь до гроба...

Данте Алигьери

   Пу-гу-у-у!

   Виктор подскочил и помянул нечистого по-русски.

  -- Вот уж не думал, что на старости лет стану осквернителем могил! - произнес он, оглядываясь в поисках совы.

  -- С нами поведешься, еще и не такому научишься! - одобрительно кивнул Джек. Клер ничего не сказала, только передернула плечами и переложила аккумуляторный фонарь из левой руки в правую.

   Над древним кладбищем восходила луна - дынная корочка. "Бледна, проявится луна, как на старинном фотоснимке" - пришло в голову Виктору неведомо зачем. Ноги шелестели лопухами и бурьяном. Хорошо, что все надели брюки - наверняка тут полно крапивы той жгучей сучьей разновидности, какая растет только в таких дурных пустынных местах.

  -- Вот здесь! Свети, Клери! - англичанин указал на невысокий, в рост человека, склеп, подобие греческого храмика с двумя дорическими колоннами по сторонам медной двери.

   Джек потянул за кольцо в пасти бронзовой львиной головы и тихо дверь отворилась. Внутри, в маленькой комнате с мутно-белыми мраморными надгробьями он вставил ломик под крайнюю справа крышку. С тяжким скрежетом плита подалась, открывая черный провал. Свет фонаря подрагивал на мшистых стенах и, наверное, не нравился мертвым.

   Виктор склонился над соседней плитой, погладил ладонью поверхность.

  -- Слушай, а тут есть забавная эпитафия.

  -- Тут уже ничего нет, - отозвался Уэйн, бесстрашно и кощунственно шаря в могиле, - все стерлось за четыреста лет.

  -- Фигушки. Это для вас стерлось. Смотрите! - под рукой нечеловека мрамор замерцал розовато, и засветилась золотая надпись. - Что-то неясное.

  -- Старофранцузский, - девушка склонилась над его плечом и прозрачной ладошкой отбросила назад темные волны волос. - Целое стихотворение:

   Положите меня на отвесном яру,

   Чтоб внизу протекала, сверкая, река.

   Чтоб застыла на влажном холодном ветру

   У того, кто глаза мне закроет, рука.

   И оставьте меня отдохнуть одного,

   Не среди многогробия серых могил.

   Накажите друзьям - не тревожьте его:

   Что такое покой, он давно позабыл.

   Как не нами завещано было вовек,

   С подаяньем, молитвой оплачьте меня...

   Я пугаюсь Суда. Я живой человек.

   Я боюсь бесконечного злого огня...

   ...Там должно быть спокойно, тепло и легко...

   Подо мною река, а вокруг облака...

   Наконец перестала дрожать у него -

   У того, кто глаза мне закроет, рука...

  -- Ничего, пристойно, - невозмутимо отозвался коммандос, выкладывая на надгробие нечто длинное, завернутое в зеленую прорезиненную ткань (похоже, кусок немецкого мотоплаща). Виктор распеленал и осмотрел карабин "Маузер" 98к, открыл затвор, заглянул в патронник - что там можно было увидеть, неизвестно, но осмотр его удовлетворил. В свертке еще лежал оптический прицел в граненом пластмассовом футлярчике.

  -- Он уже пристрелян, - предупредил Джек, доставая меньшие свертки - бесшумные автоматы.

   ...Клери остановилась, услышав негромкий лязг из комнаты Вика. Плотнее запахнула любимую синюю кофточку, одним глазом заглянула в приоткрытую ветром дверь. Виктор разбирал карабин.

   После ночной экспедиции он так и не ложился. Босой, одетый только в шорты и белую сетчатую тенниску, Вик сидел на кровати, и оружие казалось вырезанной для ребенка игрушкой в его руках. Мускулы поршнями ходили под гладкой, почти безволосой кожей с легким загаром.

   Вот он снял оптический прицел TFZ-2 и бережно, словно хрустальный бокал, положил его на одеяло рядом с собой. Вынул затвор, осмотрел его, отложил, поглядел в патронник одним глазом, хмыкнул. Карабин методично превращался в запчасти. Звякнула пружина ударника. Клери отвернулась - таким Вик не нравился ей.

   Инженер, а по совместительству и сапер приехал вечером следующего дня, как и обещалось. Высокий брюнет с буйными кудрями и небольшой бородкой на смугловатом лице, одетый в черное заношенное кашемировое пальто, без шляпы, в дешевом костюме и убогих туфлях неистребимо рыжеватого цвета. Но взгляд выше - и забывалась полунищая одежда. Ловкие карие глаза сверкали каким-то яростным весельем. Твердые губы слегка улыбались под ниточкой усов, большие и красивые руки подрагивали, когда он говорил, словно им не терпелось жестикулировать.

   - Франц Голуа, - представился он хмурому провожатому, тот кивнул и показал на выход с вокзала, где двое немцев в серо-зеленом уже заканчивали проверку документов. Высокий белокурый фельдфебель в кепи сунул книжечку обратно в руку приезжему и махнул длинной костлявой рукой на улицу: мол, форт!

   В доме из серого камня ждали с нетерпением. Виктор вслед за Джеком пожал его руку - горячую и сухую. Чем-то этот человек напоминал породистого скакуна или гончую - столь же бурный темперамент, но стянутый цепью острого рассудка.

  -- Давайте пообедаем - сейчас в поездах достать чего-нибудь пожевать невозможно. Война. - Француз как-то виновато улыбнулся. Виктору он понравился. Клер не было дома, и сели за стол без нее. Скромная пища тяжелого времени все же явно радовала гостя, вместе с бутылкой отменного бордо из довоенных запасов. Постепенно выяснилось, что гость и вправду до войны был инженером, строил даже оборонительные укрепления на бесполезной "линии Мажино", но с нападением Германии, благодаря армейской глупости и неразберихе, попал в танковые части.