Пламя и ветер - [39]

Бейловец не навязывался компании раньковских картежников. Впрочем, вернувшись домой из своих поездок, он, чтобы не тратить время попусту, частенько подсаживался к особенно азартным игрокам и, следя за игрой, иной раз подсказывал, как выйти из трудного положения. Если игрок, следуя его совету, оставался в крупном выигрыше, Бейловец получал куртаж. Иногда это бывала изрядная сумма, зачем же упускать ее?

Сейчас за карточным столом вспыхнула перепалка, все кричали на Бейловца и Лихновского, который сорвал банк. Играли в «фербла».

Лихновский ухмылялся в усы, Бейловец молчал с таким видом, будто брань и угрозы относились не к нему, а к кому-то отсутствующему.

— Так что, господа, продолжаем? — осведомился Сточес, когда буря утихла.

Никто не ответил. Игроки поспешно допивали вино, сплевывая под стол и утирая усы, откашливались, хмурились, словно отныне они навеки враги.

— Отчего же не поиграть, если бы не было тут одного проходимца, — злобно сказал Голман.

— О ком это вы? — заговорил наконец Бейловец.

— Я не называю имен, — пробурчал Голман. — Нынче такие времена, что этот проходимец, пожалуй, пропишет меня в красной газете или, чего доброго, подаст в суд.

— Что верно, то верно, такие уж нынче времена! — отозвался Рейнек, закуривая сигару, и пристально поглядел на Бейловца, который бесстрастно пожал плечами и усмехнулся.

— Я ему буду и дальше советовать, — сказал он и передвинул свой стул, сев позади Рейнека.

— Не ввязывайтесь в игру, — наклонился к нему муниципальный чиновник. — Он и так уже набил себе карман за наш счет.

— Убирался бы этот проходимец восвояси, поглядел бы, сыты ли его дети, — рявкнул Пухерный и даже закашлялся.

— Ну, хватит чесать языком, пан Пухерный, сдавайте-ка карты, — заключил Лихновский и собрал со стола колоду. — Кому банк держать?

— Мне! — воскликнул Рейнек и грязной рукой с черными ногтями взял карты, чтобы стасовать их.

Игра продолжалась.

4

Едва картежники утихомирились, в распивочную влетел Грдличка и закричал голосом утопающего:

— Пан Волосатый, ради бога, поскорее стопку вина с водой — в глотке пересохло.

— Ну к чему портить вино водой, выпейте лучше пива! — иронически заметил Хлум и кивнул пришедшему на свободный стул рядом.

— Видать, вы пришли с важной новостью, — подмигнул ему Фассати. — Так выкладывайте, уважаемый гость, не томите, не то ни глотка не дам.

В понедельник — день тяжелый — сапожник Трезал недолго просиживал у верстака. Вот и сейчас он появился в дверях сразу вслед за Грдличкой, не успел тот снять шапку и сесть.

— Ну, выкладывайте, сосед, выкладывайте, мы сгораем от нетерпения.

— А что случилось? — с любопытством осведомился Грезал, входя в трактир.

До города дошла весть о злодействе браконьеров в миличинских горах. Потрясающая весть! Лесник Селигер найден мертвым! Грдличка только что слышал это от приезжих мужиков.

— Да ведь я его знаю, хорошо знаю! — ужаснулся Трезал.

— Слыхали, уважаемые? — крикнул Чешпиво, обращаясь к картежникам в задней комнате. Но те были увлечены игрой.

— А как? — допытывался Трезал. — Как его убили? Наверное, изрешечен пулями?

— Замучен до смерти! А до чего был крепкий мужина! Вроде Трезала.

— Я его тоже знал, — вставил Чешпиво.

— А кто ж его не знает, этого бородача, — сказал Фассити. — Я-то уж и подавно. Вы подумайте! Как же его замучили?

— Как замучили-то? — подхватил Чешпиво. — Что с ним сделали?

— Да вы же мне слова не даете сказать, господа. — Грдличка немного поломался, потом начал рассказывать, сначала скупо и неохотно, будто нищему хлеб отрезал, потом разговорился — мол, какой-то мальчишка наткнулся в кустарнике на мертвого лесника, прибежал домой весь бледный, ничего толком не мог сказать с перепугу. «Пана Селигера убили», — только и крикнул. Родители уложили мальчишку в постель, боялись, как бы у него не случился разрыв сердца.

— Скажете тоже! Разве у сопляка может быть разрыв сердца? — не удержался Чешпиво. — Это же только у старых людей...

— Да не мешайте вы, — прикрикнул на него напряженно слушавший Фассати.

Короче, мальчишка кое-как объяснил, где это примерно случилось, и крестьяне отправились туда. Даже у былых людей кровь застыла в жилах: лесник был привязан к буку, головой вниз, во рту кляп, а под ним громадный муравейник!

— Вот оно что! — Трезал стукнул кулаком по столу. — Это браконьеры, не иначе. Про такое даже в календаре был рассказ.

Грдличка выпил остаток вина и встал, но, сделав несколько шагов, сел снова. Он все не мог успокоиться.

— Я этот миличинский лес знаю как свои пять пальцев, — сказал, покачивая головой, Чешпиво. — Как не знать, я туда хаживал по грибы. Муравьев там всегда было видимо-невидимо, больше, чем грибов, хе-хе.

— Крутой человек был Селигер, — заговорил Трезал. — Но такая смерть, о господи боже, ужас, да и только.

— Как человек может замучить человека! — сказал Хлум. — Иной раз мне кажется, друзья мои, что люди хуже зверей.

— Что случилось? — оторвавшись от карт, Пухерный выглянул в дверь.

— Браконьеры замучили Селигера, — ответил Фассати.

— Я ж его знаю, очень хорошо знаю! — закричал Пухерный, тасуя карты, и потянулся в сторону говоривших так, что чуть не упал со стула. — Мы раз играли с ним в карты в Отицах у Шейблука, он, я и Каливода, больше полутора суток не вылезали из-за стола. И вот видите, обоих уже нет на свете, а какие были здоровяки!