Пламя и ветер - [170]

— Поставь мне стопку, выпью за его здоровье, тогда не помрет.

— Сволочь ты! — Брейла вздрогнул и сплюнул.

— Не поставишь, и не надо. Я сам куплю. Эй, буфетчица!

— Вы уже выпили, больше не дам. Завтра, завтра. Экий вы надоеда!

— А я-я х-хоч-чу за здоровье этого... как его звать? Ну дай, дай, хозяйка!

— Завтра!

— У меня душа просит!

— Вон, гляньте, у вас вошь по животу ползет. Ступайте-ка отсюда подобру-поздорову!

Брейла встал:

— Я плачу, пусть нажрется. И одну водку, без воды!

— Ур-ра! — радостно закричал Ирка и сверкнул глазами. — Да здравствуем мы, дети своих родителей! — закричал он, с наслаждением прикладываясь к стопке, осушил ее большими глотками, утерся, икнул и взял грустного Брейлу за подбородок.

— Слушай-ка, ты никогда не думал насчет жизни? Жизнь дороже всего на свете. А ежели взять с другой стороны, так жизнь — это просто дерьмо. Так-то, братец.

Он вышел из кантины; еще с минуту слышался его смех.

— Святая правда, — вздохнула дородная буфетчица и вытерла фартуком грязный прилавок. — Иной раз эти ребята так верно скажут, что удивляешься. Что наша жизнь? Одни печали. Ну, работаю я, надрываюсь, как проклятая, к концу года сочту приход-расход, вот и все. А что мне от этого?

— Как что, а денежки? — отрезал Брейла.

— Ну, ладно, деньги. А разве все в них? Ну накоплю денег, это верно, так ими в старости уже и не попользуешься. Помру, деньги останутся, другой потратит их за меня. Может, мой сын промотает их с девками.

— Так в чем же дело? — сказал Брейла. — Бросьте эту свинскую лавочку и живите в свое удовольствие, пока не поздно.

Буфетчица подбоченилась.

— Тоже мне советчик! А то я без вас до этого не додумалась бы. Я брошу, а другая придет и будет заколачивать денежки. Дура я, что ли?

— Так оно и выходит, — с горечью сказал Брейла. — Все мы рабы денег, будь они неладны. А вот парень, которого сегодня зашибло, другой человек, говорю вам! Ему плевать на деньги.

— Никакой он не другой, все бродяги одинаковы.

— У него... вольная душа. Не знаю, как и сказать... В общем, он не наш, да и вообще не место ему на этом богом проклятом свете. Потому его и зашибло... Дайте-ка мне еще стопку.

И Брейла молча пил, заливая печаль-тоску.

Землекоп Ирка вернулся в кантину, постучал по бочонку, стоявшему у дверей, блаженно усмехнулся, подумав о том, сколько таких бочонков он выпил за всю свою жизнь, уселся на него и хрипло запел пронзительным голосом:

Вернулся Ян домой с работы

такой, что глянуть неохота:

весь вшивый, на плечах лоскутья,

мол, зиму должен протянуть я,

мол, зиму должен протянуть я.

Детишки плачут с перепугу:

«Мать, не пускай того бродягу, —

босой и рваные штаны,

отцы такие не нужны,

ой, не нужны, ой, не нужны!

И так мы чахнем с голодухи,

и так подтягиваем брюхо,

и так невзгодам нет конца, —

уж лучше будем без отца!

Спи где-нибудь на сеновале,

чтоб вши тебя совсем сожрали.

Крутобокая буфетчица, с красными, толстыми, словно опухшими руками, выскочила из-за стойки и с бранью накинулась на него: мол, заткнись и проваливай, кому охота слушать твои песни.

Вернувшись, она напустилась и на Брейлу:

— Ступайте себе, не цацкаться же мне с вами до вечера, меня другие дела ждут.

Брейла заплатил и, спотыкаясь, потащился прочь. На плотине он остановился и вдруг заорал:

— Пожар, пожар!

Землекопы, работавшие поблизости, подняли головы, поглядели на пьяного и, поняв, в чем дело, отвечали со смехом:

— В башке у тебя пожар!

— Холуи барские, все тут в дерьме копаетесь, свиньи хозяйские!

Он извергал проклятия без передышки, и тогда несколько землекопов, вместе с артельщиком, взобрались на плотину, схватили Брейлу за шиворот, отвесили ему по тумаку и столкнули вниз, на другую сторону запруды.

Брейла свалился на камни и сел, вытирая рукавом грязь с лица.

Неподалеку Сватомир Чешпиво, не торопясь, с ленцой, грузил песком тачку.

— Поддали они тебе за этот «пожар», не скоро забудешь, — заметил он. — Так тебе и надо, осел.

— Завтра заберу книжку и уйду отсюда, — пробурчал Брейла и выплюнул глину, набившуюся ему в рот. Он уже отрезвел и сидел, потирая синяки.

— Так тебе и надо, — повторил Сватомир. — И Хлуму тоже. Главное, ему, да, ему! Навряд ли он очухается, здорово его пришибло.

— Заткнись! — крикнул Брейла и брезгливо сплюнул. — Уйду отсюда, уволюсь поскорей. Неохота мне работать с такой сволочью, как вы все. На кого, работаете, собственно? На эрцгерцога!

— Что верно, то верно. И я тоже. — Сватомир отбросил лопату. — А ведь у меня хватает денег, я сам мог бы жить барином. Пойдем со мной, сделай, что я тебе скажу, и ты хорошо заработаешь!.. Нет, нет, не могу тебе об этом рассказать.

Брейла не слушал.

— Уйду отсюда! — твердил он, но не двигался с места. Спина и руки у него болели.

— Так что, пойдешь со мной? — помолчав, спросил Сватомир.

— А за чем?

— Я ж тебе ясно говорю — за деньгами.

— Куда, за какими деньгами?

— Ну, на кладбище!

— Ты что, надо мной потешаешься, что ли? Думаешь, я вам тут для смеха? Иди сам туда!

— Понимаешь, Брейла, я один боюсь.

— А чего бояться? Мертвецы не встанут, они рады, что наконец-то заснули вечным сном. Иди себе, ничего не бойся, кради у них, что хочешь. Только один, без меня. Я такими делами не занимаюсь, понял? А теперь проваливай подальше, паскуда!