Плакат в окне Сиднея Брустайна - [33]

Утречком в воскресенье!

Дэвид. Всякое стремление к приличию — самое неприличное из человеческих побуждений.

Сидней(внезапно поднявшись, мощно). Быть или не быть? (Долгая пауза, он устремил пронзительный, палящий взор на зрителей — потом снова опрокидывается навзничь.) A — а, лучше не спрашивать!

Сидней, Глория, Дэвид (затягивают нестройным хором).

Не пугает нас абсурд,

Нас абсурд, нас абсурд!

Сидней засыпает на диване, Дэвида останавливает долгий влажный поцелуй Глории, которая тут же отшатывается от него.

Дэвид(чувствуя такое же облегчение, как и Глория, с бесконечной грустью). Всю свою жизнь человек чего-то хочет, а пытаясь мысленно восстановить тот момент, когда, как ему кажется, он впервые почувствовал это желание, он ничего не видит, кроме тумана… Мне было семь лет. Нельсону — ровно столько же. Мы были одногодки. Нам очень дружно жилось. Мы целыми днями играли у нас во дворе. У него были золотистые волосы и тонкий профиль… (он мягко проводит пальцами по ее губам, притрагивается к волосам) и мама всегда говорила: «Нельсон — настоящий аристократ».

Глория застывшим взглядом смотрит в пространство.

А потом как-то летом он с родителями уехал в Италию, во Флоренцию. Ведь аристократы могут делать что вздумается. Я больше не видел его.

Глория(кивая с пьяным сочувствием). И с тех пор ты ищешь его?

Дэвид. И ни разу не встретил.

Глория. Ну, а сейчас?..

Дэвид. Наверху у меня сидит прекрасный юноша с золотистыми волосами, очень похожий на Нельсона. Отпрыск старой родовитой семьи из Новой Англии. Изысканнейшая натура. Но у него серьезная психическая травма…

Глория(ее ничем не удивишь). И ему нужно… чтобы была женщина… И не какая-нибудь, а молоденькая, свежая, с особым шармом… чтобы ему показалось, что она его круга…

Дэвид. Именно так. Хотя… от нее ничего не требуется… Наверно, ему нужно… просто видеть ее.

Глория(сочувственно поднимая брови). Да-да… и ты — близкий друг Сиднея…

Дэвид. Это не для меня, поймите. Если бы он попросил сейчас же, сию минуту достать снег с Гималаев, клянусь богом, я попытался бы это сделать! И я подумал, что… вы можете чем-нибудь помочь…

Глория(до предела измученная). О да… я могу помочь!

Дэвид. Вы придете?

Глория(молчит, потом говорит, но даже не ему, а самой себе). Конечно… почему бы нет?

Дэвид. Квартира 3-Ф.

Он выходит, поднимается по лестнице. Глория долго глядит ему вслед, затем быстро подходит к радиоле, увеличивает громкость, словно бы заглушая какой-то голос, слышимый только ею, и постепенно навязчивые, тоскливые хаотические звуки заполняют комнату. Она пытается танцевать, но у нее ничего не получается; она глотает таблетки, запивая их виски. Потом, щелкнув пальцами и слегка покачиваясь в такт музыке, она с застывшей улыбкой выходит из квартиры. Но на третьей ступеньке останавливается, охваченная физическим отвращением, которое не в силах сдержать, и круто поворачивает назад.

Глория(слова ее сливаются в один гортанный крик боли). Больных надо лечить!!! (Глаза ее бегают, как у безумной, она что-то бормочет, словно попав в клетку и ища выхода. Но выхода нет. Наконец она замечает пузырек с пилюлями, она бредет назад и останавливается, обессиленная, в дверях. Потом — решительно.) Папа… Я, наверно, все-таки лучше… слышишь? Прости меня…

Зажав в руке пузырек, подходит к двери в ванную, медлит, охваченная ужасом перед тем, что там, отворачивается, но тут же вскидывает голову и входит внутрь, закрыв за собой дверь. Сиена медленно темнеет. Звонит телефон. Сидней спит.

Затемнение

Картина вторая

На следующее утро.

В квартире сейчас холодная деловая атмосфера — полная противоположность тому, что было в предыдущей картине. Только что рассвело; голубовато-серый сумрак медленно рассеивается, и в конце картины сцена залита солнцем. Полицейский агент с блокнотом берет обычные показания у Айрис; она сидит в качалке лицом к зрителям, сгорбившись, в пальто, руки в карманах, глаза красные, смотрит перед собой невидящим взглядом. Плакат в окне кажется более назойливым, четким, властным, и несмотря на то, что его не замечают, он как будто здесь необходим. Дверь в ванную распахнута настежь.

Полицейский. Возраст покойной?

Айрис. Двадцать шесть.

Полицейский. Ваша родственница?

Айрис. Сестра.

Полицейский. Профессия?

Входит Сидней, в пальто; на секунду останавливается в дверях, словно самый вид квартиры гнетет его. Полицейский агент покашливает и повторяет вопрос, стремясь поскорее отделаться.

Профессия покойной?

Сидней. Кажется, она пела в хоре.

Полицейский. Хористка, значит?.. (Записывает в блокнот.)

Айрис поднимает глаза, но молчит.

Сидней. Нет… нет, она была манекенщицей.

Полицейский(пряча блокнот). Так. Вы, конечно, знаете, будет следствие.

Айрис молчит. Сидней наконец кивает. Полицейский агент уходит.

Сидней. Я посадил их в такси. Фред сказал, что позвонит врачу и даст Мэвис снотворного. (Взволнованно шагает по комнате. Останавливается и глядит на Айрис.) Ну не надо так, девочка… Поплачь. Ведь так еще хуже… (Видит на полу ленту, которая упала с головы Глории; он поднимает ее, стоит, глядя в ванную; затем с мучительно искаженным лицом оборачивается к жене. Долгая пауза. Потом беспомощно.)