Плакат в окне Сиднея Брустайна - [32]
Сидней. Он любит тебя, страшно любит…
Глория(хрипло и непреклонно: теперь она готова ко всему). Давай!
Сидней подает ей письмо. И вскоре тишину разрезает одинокий отчаянный визг — так кричит загнанный, насмерть раненный лесной зверек. Она комкает письмо. Сидней быстро подходит к ней и, обняв за плечи, пытается утешить; она запрокидывает девичью головку и кричит низким, грудным, диким, как первобытный лес, голосом.
Сволочи! Какие же все вы сволочи!
Сидней(быстро наполняет бокал, хочет влить виски ей в рот). Ну, не надо… лучше выпей.
Глория. Убери эту гадость! Убери! (Она вышибает бокал у него из рук, встает. Он неуверенно пытается задержать ее, понимая бесполезность своей попытки.) Где моя сумка? Пусти меня, Сидней. На кой она сдалась, такая жизнь? (Сильным рывком высвобождается из его рук.) Пусти! (Достает из сумки пилюли, глотает их и тут же затихает, хотя они не успели подействовать: просто она знает, что проглотила успокоительное.) Ну вот, видишь, порядок… Будущее за наркотиками, Сид. Ты читал, что пишут о мескалине и других средствах? Ужасно интересно… (Ложится на диван. У нее начинается резкая реакция, желая ускорить ее, она пьет, не полагаясь только на действие таблеток.) Нет, но я-то хороша — собралась замуж за черномазого. Знаешь, что некоторые девчонки делают? Нарочно ложатся с каким-нибудь цветным… все равно с кем, лишь бы черный был. Такой, мол, не посмеет плюнуть на тебя через пять секунд. А я собралась замуж.
Сидней(подходит к ней). Может, он передумает. Он был так потрясен— ничего не соображал. Ты постарайся понять, у него все так сложно…
Глория. Ах, он был потрясен! Дрянь черномазая! Потрясен? Знаешь, спорим на что хочешь, что сейчас он накачался с какой-нибудь черной дешевкой… или белой на худой конец. Ищет утешения! Плачется в жилетку. Ему-то плакаться! А утром она расскажет другим дешевкам — то-то будет смеху!.. Сама так делаю… Но я-то, дура, сообразила! Какого черта мне нужно? Все равно, долго ли так протянешь: с девяти вечера до пяти утра? (Неожиданно разражается бурными рыданиями.) Сидней, что я с собой сделала!.. (Он хочет подойти к ней, но она жестом останавливает его.) Зимой мне будет двадцать шесть, а за последние три года я уже три раза травилась… и все неудачно… Ничего, когда-нибудь да выйдет… А еще лучше, если вдруг ночью, во сне загнусь! (Садится.) А, ладно! Главное, Сидней, не вешать нос! (Ерошит ему волосы, тычется в них носом в отчаянной попытке принять беззаботный, веселый вид.) Не слишком ли много для одной обыкновенной американской девки — и наше занятие, и таблетки, да еще интеграция? Ну-ну! (Машет в сторону радиолы.) Давай музыку. Только не такую, как любил мой папаша-зануда. (Ставит пластинку, какой-то очень «модерный» джаз: низкий тон, напряженный быстрый ритм.) Ага… это то, что надо. Без музыки я бы не выжила. Музыка отодвигает от тебя и заволакивает всю пакость…
Протянув руки, она подзывает Сиднея, тот подходит, и, тесно обняв друг друга, они начинают танцевать: он — почти оцепенев от смущения и восторга, она — крепко прижавшись всем телом к его телу и тем самым словно цепляясь за жизнь. Следующая картина должна по мере развития действия все больше и больше принимать нереальный характер. Сцена медленно и как можно незаметнее освещается призрачным, голубовато-мертвенным светом, который затем переходит в чувственный и жаркий ядовито-красный. Соответственно меняется музыка, и знакомые звуки джаза становятся неопределенными и неуловимыми. Голоса действующих лиц звучат неестественно и механично, чрезмерно громкие раздерганные реплики вырываются за пределы разумной связи, как будто в логике больше нет нужды. Перед зрителем разыгрывается абсурдистская оргия, на его глазах распадается реальность, распадается мир Сиднея Брустайна.
Так было, так есть, так будет — от века, отныне во веки веков!
Снова появляется Дэвид. Оглядываясь назад, он медленно спускается по лестнице. Остановившись в дверях, он смотрит, как словно в горячечном бреду танцуют Сидней и Глория.
Сидней. Общество основано на соучастии в общем преступлении… Мы все страдаем от содеянного убийства, от убийства праотца, который взял всех женщин себе и прогнал сыновей. Поэтому мы убили его и, будучи каннибалами, сожрали его.
Дэвид. Ты наконец-то стал человеком, Сидней! Все мы теперь в одной тележке.
Сидней. Мы все виновны, следовательно, вина едина. Среди нас нет невинных, следовательно, никто не виноват. Если двое заодно — это уже тоталитаризм.
Сидней вырывается из объятий Глории и валится на диван, а место партнера Глории занимает Дэвид, который словно тает в ее протянутых руках.
Глория. Что бы ты сделал, если б твой собственный отец, умирая… назвал тебя шлюхой? Что бы ты сделал, м-м?
Сидней(поднимаясь на диване, с торжественным жестом). Нам только кажется, что цветы имеют запах, — это иллюзия!
Дэвид. Это убийственно — равняться на представления отцов, если хочешь знать.
Глория. Нет, дорогой мой. Если хочешь знать, убийственно не равняться на представления отцов.
Сидней(поет).
Сюжет пьесы основан на реальных событиях. На одном из заводов, в целях повышения производительности труда, была отключена система безопасности. В результате пресс раздавил одного из рабочих. Его молодая вдова — главный герой этой истории. Пытаясь добиться справедливости, она начинает борьбу против системы.«…Это пьеса с активной гражданской позицией, поэтому очень важен вопрос — с кем ее ставить — резонирует ли она с труппой. В нашем случае ответ — да. Чем больше мы работаем над ней со студентами, тем больше она всем нравится.В пьесе чувствуется влияние Брехта — на мой взгляд, ключевой фигуры театра 20-го века, гораздо в большей степени повлиявшей на современный театр, чем мы привыкли признавать.
История, рассказанная автором пьесы «Школа с театральным уклоном» Дмитрием Липскеровым, похожа на жутковатую сказку — мечты двух неудачников начинают сбываться.
Три вдовушки собираются раз в месяц, чтобы попить чайку и посплетничать, после чего отправляются подстригать плющ на мужних могилах.Едва зритель попривыкнет к ситуации, в ход пускается тяжелая артиллерия — выясняется, что вдовы не прочь повеселиться и даже завести роман. Так, предприимчивая Люсиль хочет устроить личную жизнь прямо на кладбище, для чего знакомится с седовласым вдовцом, пришедшим навестить соседнюю могилу.Через три часа все кончится, как надо: подруги поссорятся и помирятся, сходят на свадьбу некой Сельмы, муж которой носит фамилию Бонфиглисрано.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Забавная история немолодого интеллектуала, который выбрал несколько странный объект для супружеской измены. Пьеса сатирична, однако ее отличает не столько символизм черного юмора, сколько правдоподобие.
Материал для драмы «Принц Фридрих Гомбургский» Клейст почерпнул из отечественной истории. В центре ее стоят события битвы при Фербеллине (1675), во многом определившие дальнейшую судьбу Германии. Клейст, как обычно, весьма свободно обошелся с этим историческим эпизодом, многое примыслив и совершенно изменив образ главного героя. Истерический Фридрих Гомбургский весьма мало походил на романтически влюбленного юношу, каким изобразил его драматург.Примечания А. Левинтона.Иллюстрации Б. Свешникова.