Плакат в окне Сиднея Брустайна - [34]

Может, хочешь чаю или чего-нибудь?

Айрис(быстро и резко дергает головой: «Нет». У двери появляется Уолли, стучит, хотя дверь открыта. Входит, держа шляпу в руке, с огорченным видом. Сидней молча смотрит на него. Пауза. Потом — величественно) Я вижу, Уолли, драма теперь осовременилась. Теперь деус экс махина не спускается с небес, чтобы разрешать — или разрушать сюжет, теперь он просто входит в дверь — в образе человека.

Уолли(к Айрис). Я узнал о… о твоей сестре. (Неуклюже, искренне.) Все слова тут лишние, правда? Но если я хоть что-то могу сделать…

Айрис никак не реагирует на это.

(Сиднею, тихо.) Она совсем плоха, Сидней. Почему ты не вызовешь врача?

Сидней(с трудом сдерживается). Что тебе здесь нужно, Уолли?

Уолли. Ты, Сидней, ясное дело, считаешь меня первостатейным негодяем…

Сидней. Да нет, с некоторых пор я убедился, что мы веками раздували значение обыкновенных честолюбцев. Я считаю тебя довольно заурядным негодяем.

Уолли(криво усмехнувшись). Это приятно, верно, Сид? Очень приятно, когда можешь осуждать! Чужой грешок искупает все наши собственные преступления, так? Ну, так я тебе скажу одну истину, которую я понял уже давно…

Сидней(быстро, зло, словно затверженный урок). «Если хочешь выжить, качнись в ту сторону, куда качнется мир».

Уолли. Именно. Либо шагай в ногу, либо выходи из строя. Пойми ты, Сид, — неужели это тебе так трудно? — что я точно такой же, каким был год назад. Два месяца назад. Неделю назад. И я по-прежнему верю, что помогаю переделывать жизнь, но, представь себе, мне известно, что для того, чтобы в этом мире сделать хоть самую малость, младенец мой, надо знать, где сила. Так оно всегда было и всегда будет.

Сидней. Откуда тебе это известно?

Уолли(словно в этом доме нет границ наивности). Младенчик, я живу в этом мире — хочешь не хочешь, а многое познаешь.

Сидней(перебирая в пальцах ленту Глории, с тайной иронией). И к тому же… (тихо) «настоящие проститутки не мы, а другие».

Уолли(готовый ко всему). Ругань — последнее прибежище интеллигентов. Вы беситесь, а я действую. Поразмысли над этим, Сид. (Идет к окну.) Слушай, помнишь, как женщины требовали сделать переход со стоп-сигналом на углу Мэклин и Уорри-стрит? Помнишь — петиции, демонстрации с детскими колясками и прочее? Ну так они получат свой переход. Это сделаю я. А не какой-нибудь мечтатель. И налажу уборку мусорных бачков, сделаю новую детскую площадку и еще много чего.

Сидней(с усмешкой). А торговля наркотиками? Тут какие будут реформы?

Уолли(быстро отмахиваясь). Это сложнее. Дело путаное. Нельзя же сразу все наскоком.

Сидней(быстро, порывисто). Понятно: мы перешагнем через трупы наркоманов, но поезд отойдет вовремя! (Щелкает каблуками и лихо выбрасывает руку вперед в фашистском салюте.)

Уолли(чуть закинув голову). Сказать по правде, я знал, что все будет именно так. Что ты будешь стоять вот с таким выражением лица, дымить сигаретой… преисполненный самодовольства, с видом оскорбленной невинности. Что ж, должен сказать одно, Сид…

Сидней(внезапно, без предупреждения — очная ставка. Настоящая). Они теперь хотят наложить лапу на мою газету, так ведь, Уолли?

Уолли(сбит с толку; он предпочел бы открыть огонь со своих позиций). Ты не понимаешь. Никто ничего не хочет… Слушай, я сказал, что тебя не купишь и нечего рассчитывать…

Сидней улыбается и отвечает кивком на каждую его фразу.

Мне удалось втолковать им, что… В общем, все по-прежнему. Про- должай в том же духе, вот и все.

Сидней. А, понятно! Значит — рецензии о выставках и спектаклях, миленькие фотоочерки: «Снегопад на причудливых уличках Гринвич-виллидж»…

Уолли. Вот-вот!

Сидней. А все прочее в мире — оставить вам?

Уолли. Я тебя не подводил, Сид, ты сам себя подвел, и это тебе урок — сиди-ка ты в своих горах со своим банджо и книгами и не рыпайся.

Сидней. А если я не уступлю?

Уолли. Сидней, я говорю с тобой как друг.

Сидней. А если я не уступлю?

Уолли(это у него вырывается почти невольно). Тогда твоя газета не продержится и полгода.

Сидней(с удивлением — искренним удивлением). Уолли, разве ты не знаешь, в какой дом ты пришел? На тебя не дохнула смерть, когда ты входил в дверь? Что с тобой, Уолли? Нынче ночью, пока я лежал на этом диване, как бревно, молодая женщина, которая пыталась согласиться с тем, с чем согласился ты, покончила с собой вон там, в ванной. Думаешь, эта ночь меня ничему не научила? Капитуляция в любом ее виде может убить! Каждый раз, когда мы говорим «живи и не мешай жить другим», — празднует победу смерть!

Уолли. Ты что хочешь этим сказать?

Сидней. Что я буду воевать с тобой, Уолли. Что ты вынудил меня занять позицию. Вынудил, в конце концов, хотя я этого меньше всего хотел. Мало быть просто не за тебя. Когда Глория отравилась… (К Айрис.) Прости, милая, я должен это сказать… Когда Глория отравилась, мне пришлось понять, что я— против тебя. И клянусь тебе, Уолли: я против тебя и всей твоей машины. А ты бы вот о чем потревожился: многие из нас сегодня опять выйдут на улицу. Только на этот раз — благодаря тебе — мы будем закаленнее, циничнее, жестче, нас труднее будет обмануть и поэтому труднее от нас отделаться.