Плагиат (Исповедь ненормального) - [13]

— Случайно. Он сказал, что застрелится и взвёл курок. А я толкнула под руку, и он выстрелил.

— Почему… застрелится?..

— Не знаю. Чтобы я с ним жила.

— Погоди, — сказал я, — а ты точно знаешь, что он умер?

— Ну конечно… Пистолет выстрелил ему в голову.

— Дай трубку.

Я набрал номер Кварцхавы и, после нескольких гудков, раздался его голос:

— Да. Говорите!

Это услышали все, и я надавил сброс.

— Результат положительный, — констатировал Гусев. — Кира, он живее всех живых. Шлёпнуть олигарха не так просто. И патроны у него наверняка были фальшивые… Можешь возвращаться.

— Холостые… — пробормотал я машинально, однако в голове у меня крутилось другое слово, произнесённое только что Гусевым. Я посмотрел на него внимательно и сказал очень серьёзно: — Вспомни точно и скажи мне слово в слово то, что ты услышал в кабинете врача.

— Врача?..

— Да, врача. По поводу результатов анализа твоей крови на СПИД.

— Я же говорил… Она сказала: «У Гусева результат отрицательный».

— Идиот! — прошептала Берёзкина.

— Что же это значит по-твоему? — сказал я спокойно, потому что сил давно уже не было.

— Ну, отрицательный… Плохой значит.

— Ты тоже можешь возвращаться, — устало заметила Берёзкина и налила водки себе в кружку. — Все можем возвращаться. Простит он эти деньги, я договорюсь…

На другой день, а это была суббота двадцатое марта, нас разбудил встревоженный хозяин. Я подумал, что лопнули трубы. Палыч ещё не успел опохмелится, борода его была всклокочена. Он был так напуган, что мы сразу протрезвели и прильнули к проталинам в мёрзлом окошке. Домик окружали какие-то люди с автоматами, вдалеке стоял чёрный автомобиль Кварцхавы. За тонированными стёклами не было видно, однако я был уверен, что он там и смотрит.

Гусев налил себе полную кружку. Звякнуло и разлетелось стекло, по каменному полу покатилась граната, другая, третья… Давясь и проливая, Гусев стал пить. Я зажал уши ладонями и зажмурился.

11

Барабанщик ударил по тарелке, всё стихло, раздались аплодисменты. Зюскевич снова откуда-то появился, заметно посвежевший. Наверное, проглотил какую-нибудь секретную таблетку. Он был в другом костюме и беспрестанно задавал идиотские вопросы.

Оркестр разошёлся на перерыв, на сцене начался шоу-балет под фонограмму. Гусев и Берёзкина приблизились с разных сторон к столику одновременно. События вдруг начали развиваться столь стремительно, что я, если бы имел на голове шапку, крепко бы за неё ухватился. Я уже ничему не удивлялся и ни о чём не задумывался.

— Фу, совсем запарилась, — Берёзкина осушила бокал минералки. — Где мои семнадцать лет… Миня! Ты же уехал!..

— Я почувствовал себя хорошо и вернулся.

— Слишком хорошо. Какой-то ты подозрительно гладкий и трезвый. Неужели съездил домой, помылся и переоделся? Как будто вдруг помолодел. Миня, ты не должен молодеть, мне это не идёт.

— Кира, — произнёс Зюскевич, — я могу вернуть тебе молодость.

Я поверил ему сразу. Потому что разговор уже был.

Берёзкина — потому, что слишком хорошо его знала.

Гусев не поверил.

— Это можно сделать сейчас, сегодня ночью. Условие только одно: ты снова выходишь за меня замуж и хранишь верность.

Кира присела, выпила второй бокал минералки и сказала без тени насмешки:

— Подробнее.

— Это моё открытие… за которое будто бы могут дать Нобелевскую премию. Я изобрёл машину времени.

А мы и так всё поняли.

— Ты покажешь её? Прямо сейчас?..

— Нужно спуститься в лабораторию. Здесь, не очень далеко.

— Ещё подробнее.

— Ты оденешь комбинезон, такой особенный, состоящий из сигнальных устройств… Сядешь в кресло… ну, просто как в парикмахерской, под феном. Только это не фен… Я всё включу, и ты вернёшься туда… в восемьдесят четвёртый. Тебе будет двадцать четыре.

— А тебе?

— Я подожду.

— Долго будешь ждать?

— Нет, не долго. Там для тебя пройдёт двадцать лет, а здесь — одно мгновение.

— Погоди, ты хочешь сказать, что я сяду в это твоё кресло… и встану с него — ничуть не изменившись? Тогда лучше в парикмахерскую.

— Я думаю, через двадцать лет ты на многое посмотришь совсем иначе. Станешь мудрее, многие вещи покажутся…

— Ты что, дурак? На хрена мне мудрость? Я хочу быть красивой, молодой и счастливой!

— Счастливым и мудрым быть нельзя, — отметил Гусев. — Понятия взаимоисключающие.

— Живи как хочешь, — сказал Зюскевич. — Со второго раза может получится так, как ты мечтаешь.

— Со второго раза… Может и получится. Я согласна!

— Что согласна?

— Ну это… то, что ты сказал. Снова стать молодой. А потом выйду за тебя замуж. И буду век тебе верна, честное пионерское. Или даже раньше. Ну, как только созреешь. Не могу же я выйти замуж за октябрёнка, этого не поймут.

— Лучше я подожду здесь. Там… вообще не надо знакомится.

— Как скажешь.

— Ещё надо будет позвонить в одно место и сказать пару фраз. Но это потом, в девяносто четвёртом. Важно не забыть.

— Что значит «потом в девяносто четвёртом»?

— Одного раза вам покажется мало.

— Почему?

— Ежу понятно.

— Как скажешь.

— Едем?

— Погоди, погоди. Я так не могу. Я боюсь. Пускай они тоже… — Кира посмотрела на меня и Гусева. — Пускай грызут молодильные яблоки. Места есть, или к мастеру надо записываться?

— Я позвоню, для вас подготовят три места.