Письмо не по адресу. Любовная горячка - [41]
Высунувшись наружу, он тихо спрашивает:
— Всё чисто, партнёр?
— Йофф.
Липински.
Вверх взлетает верёвочная лестница (как Липински это делает?!), Кулхардт закрепляет её на окне и машет мне рукой: спускайся.
Я тем временем нашла на Камиллином письменном столе папку с надписью: «Проект Cochon».
— Сейчас, подождите, тут есть…
Кулхардт смотрит на меня своим знаменитым взглядом, я знаками показываю ему, что хочу захватить документы, но он лишь качает головой.
— Но ведь мы должны… — шепчу я.
— Мы не должны! — напряжённым голосом говорит он и указывает на окно. — Мы должны уходить. Сейчас же.
Сдаюсь и недовольно вылезаю из окна.
Липински крепко зажимает нижний конец верёвочной лестницы в зубах, чтобы нам легче было спускаться.
Узнав меня, он в ту же секунду разжимает челюсти, так что я со всей силы ударяюсь коленкой об стену. Вот вредная псина. И почему я ему не нравлюсь?!
Теперь спуск даётся несравненно труднее, потому что меня болтает из стороны в сторону. К счастью, Камиллин кабинет располагается на втором этаже, и последние метры до земли я преодолеваю прыжком.
Как только я становлюсь обеими ногами на землю, Липински вновь берёт лестницу в зубы и крепко держит её, пока спускается Кулхардт. Этот пёс просто невыносим.
Оказавшись рядом со мной, Кулхардт вместе со своим доблестным партнёром направляется в сторону обочины, я — за ними. Подходим к припаркованному «Редхоту». Вау, вот это таратайка! Наступает мой звёздный час: я сажусь вперёд, а Липински приходится занимать детское сиденье. Безжалостно ухмыляюсь ему в морду и корчу рожи. Он отворачивается и вытаскивает из-под своего сиденья гигиенический пакет вроде тех, что дают пассажирам самолёта.
Не успеваем мы проехать и пары метров, а у меня уже возникает жгучее желание поменяться с Липински местами. Такая поездочка — не для слабых нервами или желудком. Кулхардтов стиль вождения будет покруче «русских горок» и прыжков с моста.
Наконец «Редхот» тормозит у нашего дома, а Кулхардт поворачивается к Липински со словами:
— Эскорт-охрана, партнёр. Иди.
Из-под детского сиденья раздаётся категорическое «нёфф».
Я вылезаю и хлопаю дверью.
— Спасибо, не стоит беспокоиться, это же так трудно — выползти из-под сиденья! — сладким голосом говорю я, обращаясь к Липински, а затем улыбаюсь Кулхардту: — Разрешите от всей души поблагодарить вас за… э-э-э… спасение?
— Не за что, — говорит он, газуя.
Дома никого, кроме — ХОРОШАЯ НОВОСТЬ!!! — СВИНЕЙ! Они снова переехали в павильон, правда успев окружить его бамбуковой стеной. Маскировка? Защита? Затемнение? Или архитектурные излишества? Без понятия. Да это и не важно, я так рада снова слышать довольное похрюкивание моих свинок, что решаю подумать обо всём завтра.
Возвращаюсь в дом. Давно перевалило за полночь.
Звонит телефон. Беру трубку, на проводе комиссар Кнауэр, просит меня. У аппарата, отвечаю я. Конец связи. Вот остолоп.
Ну и ладно.
Мысли мои вновь переключаются на Кулхардта, на кабинет Камиллы, и я сокрушаюсь, что так и не взяла те документы с её стола, глядишь, поняла бы, к чему готовиться.
В итоге вызываю такси и возвращаюсь в лабораторию, чтобы забрать бумаги. Неправильное решение.
Камилла поймала меня, и на сей раз я влипла серьёзно.
При виде меня она сначала разъярилась, а потом вдруг успокоилась, улыбнулась и сказала:
— Что ж, и это вариант.
Вот и торчу я тут, в одном из помещений лаборатории, больше всего напоминающем палату в дурдоме.
Мне не дают покоя слова Камиллы, адресованные гориллам:
— Завтра задание будет выполнено.
Очень надеюсь, что под «заданием» она имела в виду не меня.
Короче, Берри, беги, лети, спеши, несись к Кулхардту, расскажи ему, что Камилла опять сцапала дочь своего бывшего жениха. А когда он успокоится и перестанет проклинать меня за то, что я оказалась такой клушей и позволила похитить себя ещё раз, постарайтесь что-нибудь придумать.
Не нравится мне всё это.
МАКС
Отправитель: БерриБлу
Получатель: ПинкМаффин
Тема сообщения: Пижама с медвежатами и бабушкино пальто
МАКС!
Держись! Мы придём и спасём тебя!
И почему я, болван, не прочитал твоё письмо вчера вечером? Если бы знал, что с тобой стряслось, не прилёг бы и на секунду. Но, увы, я без чувств завалился в кровать и продрых всю ночь без задних ног. Впрочем, сейчас это не имеет значения, потому что мы идём к тебе. Через час всё начнётся!
Почему через час, удивишься ты? Сейчас расскажу. Тебе следует знать, что произошло прошлой ночью, чтобы быть готовой к дальнейшим событиям. Пока же об одном прошу — держись. Пожалуйста!
Спал я, значит, крепко, и снилось мне всякое мракобесие. Будто бы я, Готтхильф и Женевьева бежим по улицам Авиньона и беседуем. Да! Они отвечали мне, в то время как я кормил их «Клёцками валькирии»!
— Мы всегда испытывали глубокую симпатию к живописи, — чавкая, объясняет мне Готтхильф. — Что же до кубизма, более близкому знакомству с этим стилем мы обязаны Кулхардту.
— Кулхардт любит живопись? — изумляюсь я.
— Да! Кулхардт! Почему ты нам не веришь? — взвивается Готтхильф, налетает на меня и начинает трясти.
Открываю глаза и вижу перед собой мамино лицо.
— Кулхардт, — говорит она.
— А ты не свинья, — слышу я свой голос.
