Письмо на желтую подводную лодку - [29]

Тиллиму оставались только ежеутренние пробежки вдоль ограды-решетки. Пробегая под окнами Олиной квартиры, мальчик всегда смотрел, не горит ли свет в ее комнате, гадая — проснулась она уже или досматривает последние сны. Однажды ему особенно повезло: за оранжевой занавеской Тиллим увидел знакомый силуэт с трогательным хвостиком на затылке. На следующий день ему повезло еще больше: он встретил Олину маму, выходящую с тортом из булочной, что была по соседству с четырнадцатиэтажкой. «Никогда не пил чаю лучше, чем у них!» — поймал себя на мысли Тиллим. Прежде чем сказать ей на бегу почтительно-благодарное «здравствуйте», он не смог удержаться, притормозил и послал воздушный поцелуй милому Олиному окну.

Когда пришли наконец весенние дни, солнышко не только пригрело землю, асфальт и городские стены, не только растопило снег — на деревьях набухли почки, а людские сердца забились сильнее, с новой надеждой. Вот и Тиллиму так захотелось, радуясь свету и первому теплу, гулять вдвоем с Олей по улицам, слушая, как журчат ручейки и перекликаются с песнями «Битлз» в наушниках, которые можно без труда разделить на двоих. Тогда отвергнутый рыцарь решился на отчаянный романтический шаг. Сэкономив деньги, которые родители давали ему на вкусные пирожки с повидлом и «детское» молоко в розово-белых пирамидках из школьного буфета, в день 8-го марта он купил веточку мимозы и большую плитку черного шоколада. На обертку он приклеил резиновым клеем листок бумаги по размеру плитки и по вертикали красным фломастером крупными буквами написал: «Олечке», а затем каждую букву расшифровал: О-баятельной, Л-асковой, Е-стественной, Ч-арующей, К-расивой, Е-динственной — и подписался: «От Тиллима and „The Beatles“». Затем, умудрившись пробраться незамеченным мимо дремлющей консьержки, он опустил подарок в знакомый почтовый ящик. Наутро, вынимая свежие газеты, обнаружил и цветы, и шоколад в ящике у себя. «Привет весны» был аккуратно завернут в полиэтиленовый пакетик.

В школе Тиллим чувствовал, что «его» Оля становится совсем не такой, как раньше, какой-то чужой — еще зимой она, не сказав ни слова, пересела за парту к Матусевичу и теперь с каждым днем все больше и больше отдалялась от него. Как же это было обидно, да просто нестерпимо! Любимую музыку он теперь слушал один: и минорные концерты открытого им для себя этой весной Вивальди, и старых верных друзей — четырех парней с гитарами из Ливерпуля.

Порядок в своей любимой, еще недавно такой уютной комнатке он наводить перестал. Книги и тетради, диски и художественные принадлежности, игрушки и даже одежда валялись где попало, а Тиллиму стало вдруг безразлично, на каких местах что находится и сколько дней он у себя не подметал и не вытирал пыль. Бабушка Лёка, понимая, что в жизни внука происходит что-то не то, жалела его и в то же время не могла не стыдить:

— Что ж это у тебя творится, Тильтиль? В комнату заглянуть страшно. Вот и друзья к тебе перестали заходить. Неудивительно — такой бедлам! Я не знаю, что там у тебя за неприятности, но нельзя же так отчаиваться. Все мечтаешь, романтик ты наш, витаешь где-то, но неужели ты веришь, что в такую грязь может прилететь Синяя Птица Счастья?

В ответ единственный внук только вздыхал и грустно улыбался, а в комнате по-прежнему царил беспорядок, как и у него в сердце.

— Ты бы хоть посуду иногда помыл, что ли, или кота покормил бы — так за тобой и увивается! — не отставала бабушка. — Приди в себя, рыцарь печального образа!

VI

Однажды после ужина Тиллим все-таки осознал: чтобы преодолеть мрачное состояние духа, надо, пожалуй, привести в порядок «среду обитания». Он сидел на тахте и, прищурившись, рассматривал пол, стены и потолок, пока не убедился, что не знает, за что взяться первым делом. Наконец Тиллим решил: все равно с чего начинать, лишь бы начать, а там вещи сами помогут найти свои места. Расположившись на ковре, он устроил торжественный сбор своих оловянных полков (игра в солдатики была одним из его увлечений). Вот рать князя Александра в шишаках и кольчугах, с заостренными щитами и недлинными прямыми мечами дружно улеглась в картонную коробку. Следом за новгородскими ратниками туда же последовали крестоносцы-тевтоны в рогатых шлемах, у которых даже кони были закованы в доспехи. Верховный главнокомандующий Тиллим закрыл их казарму крышкой с соответствующей этикеткой «Ледовое побоище» и понял, что остальные войска так и останутся разбросанными по ковру — возиться с ними дальше не было ни желания, ни воли.

Кот Кир — чистокровный перс — тем временем важно прошествовал из коридора к хозяину, задрав хвост-опахало и мягко переставляя задние лапы в необъятных мохнатых шальварах. Мальчику, уже улегшемуся на тахту, достаточно было лишь печально посмотреть на пушистого питомца, как тот с персидским приветствием «Ур-р-мау!» запрыгнул ему прямо на грудь и стал тереться приплюснутым носом о щеку. Кир, как некий заводной механизм, мурлыкал все громче и самозабвеннее, но в этой кошачьей ласке все яснее звучало нечто вроде: «Н-ну покор-рми, н-ну покор-рми, н-ну…»

Тиллим не заметил, как настойчивое мелодичное урчание постепенно преобразовалось в отчетливое жужжание, и он услышал знакомый «пароль»: