Письмо из прошлого - [102]

В небе потрескивает очередная молния. Я чувствую, как воздух наливается жаром, — чувствую прямо сейчас, хотя уже ночь. И я знаю, что дело не в летнем зное. Этот огонь растет у меня внутри, зарождается где-то в моем мозгу. На этот раз он светит ярче, чем суперновая звезда, пульсирует в венах, то останавливая, то снова оживляя мое сердце — ну, или то, что раньше было моим сердцем. Мир погружается во мрак, и я чувствую под головой твердый асфальт. Возможно, это последнее, что я чувствую. С этим хрупким драгоценным сосудом, который помог мне зайти так далеко, покончено. Последнее, что я увижу, — серебряный блеск убывающей луны и сияние звезд над Бруклином. А последнее, что испытаю, — долгожданный и неизменный покой.

Глава 52

Не думала, что я смогу видеть, но все же могу. Или, по крайней мере, мне кажется, что я что-то вижу. Что-то белое. Вокруг меня расстилается слепящая белизна. Такое чувство, что я… проснулась? Это неожиданно.

Я не думала, что смогу проснуться.

Возможно, это рай или, может, какое-то чистилище, куда отправляются на вечное ожидание все потерянные или ненужные души.

Вот только это чистилище почему-то пахнет кофе и беконом. Я чувствую голод. Это тоже довольно неожиданно.

Я растопыриваю пальцы… Ух ты, у меня есть пальцы! Это любопытно. Я подношу руку к лицу. Мои пальцы розовые и длинные. Крепкие, гибкие — самые обычные пальцы. Вот это чудо!

Я сажусь и жду, пока глаза привыкнут к слепящему солнечному свету, льющемуся в окно. Я знаю, где я. В квартирке на верхнем этаже дома миссис Финкл. Вот где я.

Но как?

У меня ничего не вышло? Я все-таки где-то облажалась и снова вернулась сюда?

Я открываю дверь и слышу смех из гостиной. Я слышу голоса — папин и Горошинки. И еще чей-то. Это мамин смех. Я иду на звук и, когда вижу их всех вместе, тут же задумываюсь: что это? Никак прощальный подарок моего измученного мозга? Мираж моей семьи? Моей прекрасной, чудесной семьи…

— Вы здесь, — шепчу я. — Вы все…

— А где еще нам быть, дурища? — со смехом спрашивает Горошинка.

— Я знала, что стоило разбудить ее пораньше, — говорит мама. — Всегда начинает тормозить, когда подолгу валяется в кровати.

— Мама… — Я подбегаю, падаю на колени и обнимаю ее. — Как же я тебя люблю!

Она смеется и целует меня в лоб.

— Глупышка! И я тебя тоже очень люблю.

— Типичный шизик, — вздыхает Горошинка. — Всегда нужно быть любимицей, да? Первые семейные каникулы в Бруклине, а тебе обязательно нужно было попасть в центр внимания!

— Иди завтракать, — говорит папа. — А потом пойдем в город. Покажу вам все локации из фильма.

— Мы знали, что когда-нибудь этот день настанет! — фыркает Горошинка, когда я сажусь рядом. — Не скрыться и не убежать.

— А по-моему, отличная идея, — говорю я, с улыбкой разглядывая их. — Просто прекрасная! Хоть бы это никогда не заканчивалось…

— Ты что, еще пьяненькая после вчерашнего ужина? — участливо спрашивает Горошинка. — Ты все еще пьяненькая, Луна?

И в этот момент во мне зарождается знакомое ощущение. Воспоминания падают в мое сознание, точно монетки в щель автомата. Я помню, что мама и папа хотели вернуться в Нью-Йорк, чтобы отметить годовщину знакомства. И чтобы все мы могли наконец познакомиться с тетей Стефани и остальной семьей. Я помню, что недавно мы проходили мимо старого дома, который мама и тетя продали за копейки в конце восьмидесятых годов, и рассуждали о том, что могли бы стать миллионерами, если бы придержали его еще немного. Я помню свое детство — переполненное солнечным светом и смехом, вечеринками в честь Рождества и сдержанными обещаниями. Горошинка — жизнерадостная, здоровая и веселая. Она недавно начала работать иллюстратором. А еще я помню, что я счастлива. Моя работа — работа моей мечты, я изучаю нейтрино в лаборатории в Оксфорде. Я помню, что я — это я. С каждым новым расцветающим воспоминанием я чувствую, как боль старых ран исчезает, а сами они невероятным образом излечиваются.

Вселенная вернула меня и мою душу моей семье. Дала мне больше, чем я могла надеяться, вернула мне жизнь, и не просто какую-то жизнь, а мою собственную! Только лучшую версию.

А затем я внезапно задумываюсь еще кое о чем. Просто не могу не думать об этом. Меня охватывает острое желание, и я вскакиваю на ноги.

— Извините, мне срочно нужно кое-куда…

— Что, в пижаме?

Мамин смех такой яркий и прекрасный.

— Ох! — Я смотрю на себя, а затем бегу обратно в спальню и оглядываюсь в поисках какой-нибудь одежды. Хватаю джинсы и футболку. Натягиваю на ноги «Converse», провожу расческой по волосам, а затем замираю и внимательнее вглядываюсь в свое отражение.

Странных и чужих голубых глаз больше нет.

Теперь у меня карие глаза.

Прекрасные карие глаза, такие же, как у мамы. Я выгляжу в точности как мама, вот только подбородок у меня — папин. Подбородок Генри. Теперь я знаю, как я всегда должна была выглядеть.

Я отбрасываю расческу, выбегаю за дверь, бегом спускаюсь по лестнице и со всех ног бегу по Третьей авеню.

Мне нужно знать. Мне нужно знать!

Я вижу музыкальный магазин и резко останавливаюсь. Блестящие гитары «Gretsch» медленно кружатся в стеклянной витрине, и в глубине моего сердца зарождается глубокая печаль.