Письма Ю. К. Терапиано В. Ф. Маркову (1953–1972) - [9]

я еще не видел. На Ваш вопрос об О. Мандельштаме – во «Встречах» я рассказал, как в 1919 г. приехавшему в Киев О. Мандельштаму подсказал 2 последние строчки для «На каменных отрогах Пиэрии» киевский поэт Вл. Маккавейский⁷⁴ (а не Лившиц⁷⁵).

Желаю Вам всего хорошего.

С искренним приветом Ю. Терапиано

P. S. Прилагаю вырезки из газет о докторе Швейцере.

12

4.I.1955

Дорогой Владимир Федорович,

Благодарю Вас за поздравление и с своей стороны желаю Вам всего самого хорошего в этом 55 г.

Я слышал, что Иваск, для того чтобы спасти и оживить «Опыты», решил сделать ставку на «новую эмиграцию»⁷⁶. Слух, как всегда, верен, вероятно, на столько-то %, но нет дыма без огня. Зная Иваска только по статьям в «Новом русском слове» и по «Антологии», не уверен, что он справится с задачей – сделать из «Опытов» передовой журнал – увидим. Под «понятным» Гиппиус разумела плоское, земное, неодухотворенное… 3-е измерение. Бунин не верил, боялся смерти, цеплялся за жизнь, т. е., с точки зрения Гиппиус, был «terre-a-terre»⁷⁷. Лет 15 тому назад Лермонтов был «впереди», хотя он мирно уживался с Блоком, Анненским, Некрасовым, фрондировал же «Монпарнас» против Пушкина. Но потом – наступило отрезвление, и Пушкин – даже не «впереди», а «над всеми». Лично я не столь уж носился с Лермонтовым, – и не очень люблю стихи Гиппиус, но главное в Гиппиус были ее разговоры, письма и статьи. Вот, сказал: «лет 15», а на самом деле – вероятно, 25… – так идет время. «Воздух моей юности» – от 12-го года до 28, будем считать, что за этот период многие звезды «взошли», а потом «зашли» на нашем горизонте. Прочтя Вашу статью о Хлебникове в «Гранях», увидел, что многое до эмиграции не дошло из главного в нем. Сейчас как раз хочу прочесть возможно полного Хлебникова (мне обещал один «книголюб»), пока же сдержу свое отталкивание до окончательной проверки. Ваша статья «Мысли о футуризме»⁷⁸ в «Новом журнале» вызвала раздражение у некоторых «европейских» литераторов, которые поняли ее скорее как Забежинский⁷⁹. Все это потому, что со словом «футуризм» связаны очень дурные ассоциации до сих пор. Вы, конечно, кое в чем перехватили, но не буду пока говорить, т. к., м. быть, отвечу в печати – и Вам, и Вашим обвинителям. Считаю, что спор в печати о литературных предметах вполне законен, можно нападать, критиковать и т. п., вовсе не будучи личным врагом. Однако опыт жизни, жизни в эмиграции, научил меня, что на такое отношение способны лишь немногие, большинство же «добрых отношений» погибало после первой же попытки относиться критически к писаньям моих коллег. Недаром Ходасевич как-то изрек: «Критику нельзя иметь жену-поэтессу или выпускать свои книги… так с ним и было!» Говорю это полушутя, полусерьезно. А вот вопрос о вкусе – очень серьезный. Не думаю, чтобы Адамович, очень умный и тонкий человек, в душе считал бы себя непогрешимым в смысле вкуса. Но в то же время есть и какое-то объективное мерило. В дореволюционные годы люди измерялись, в смысле вкуса, отношением к поэзии Блока. А теперь? Вокруг нас тучи Ширяевых, Забежинских, Нароковых, Анненских – имя им легион. С другой стороны, и то, что в прежние годы и в прежней общей атмосфере казалось замечательным, сейчас предстает порой в ином свете, «в резком, неподкупном свете дня». Не уверен, годится ли мое поколение в «отцы» Вашему, но споры и обмен мнений я бы горячо приветствовал. Только где это мы будем делать? – В «Опытах»? – Да сами «Опыты», вероятно, долго не проживут. Во всяком случае – погибнут раньше, чем создастся новая «атмосфера», если она еще раз может создаться. Очень жалею, что нигде не могу найти № 1 журнала «Новый дом» за 1926 г., там есть моя статья о Ходасевиче и Пастернаке, о начале аполлоническом и дионисийском, Космос и Хаос, которая открыла тогда общее восстание против «пастерначенья» и «маяковщины»⁸⁰. Сам бы с любопытством перечел, что говорил тогда… Как это было давно!

Знаете ли Вы «Флаги» Бориса Поплавского? Он был, по-вашему, настоящим футуристом… жаль, что погиб так рано.

Давно хотел Вас спросить – любите ли Вы Ин. Анненского? Он – один из ключей к «парижской ноте». А суть самой «ноты» в том, что она лишь «атмосфера», но никак не «школа» или «течение». И создалась эта атмосфера не так упрощенно, как изобразили Вы – «немножко от того, немножко от другого» – а от общего отсутствия воздуха, от нищеты духовной тогдашнего пореволюционного человека.

Крепко жму руку.

Ю. Терапиано

13

12.II.1955

Дорогой Владимир Федорович,

Простите, что отвечаю с таким опозданьем, – но все это время, одно за другим, непрерывно следовало тяжелое. Самое главное – умирал П. Ставров⁸¹, с которым я и многие мои коллеги были связаны долголетней дружбой. Умирал он от рака легких, жил он в 22 км от Парижа – связь была сложной, а сегодня, в последний раз, ездили в Brunoy – хоронить. Кроме того, я сам одно время был болен, а затем – хлопоты с устройством в русский «дом» – все это вместе так утомило, что сил ни на что не было.

1) В «дом» («Maison de retraite») перееду, вероятно, 26/II, адрес (во всяком случае, с 1/III) – 18, rue jean Jaures, Gagny, S. et О. France.