Письма в пустоту - [161]

Молодой наставник вышел, в его сердце пульсировала обида и чувство несправедливости.

С этими эмоциями Рауль встрепенулся, пробуждаясь ото сна.

Он по-прежнему сидел в самолете, но на этот раз в иллюминатор светило солнце и заглядывали любопытные лайнеры с соседних посадочных полос. Москва приветствовала очередной борт.

Рядом с Раулем застыл Фабрицио, Данте и остальные монахи мялись возле выхода.

— Ох, я заснул… Кажется, — протянул Рауль, потягиваясь.

— Да, ты так сладко спал, что я даже не решился тебя будить, — улыбнулся Фабрицио.

— Летать так утомительно, и немного страшно… — признался наставник, напуская на себя беззаботный вид.

— Да, я понимаю тебя. Для тебя ведь впервые выбираться куда-то, — Фабрицио чуть подался вперед, склоняясь над Раулем, — Ты словно хрупкий цветок, заботливо взращенный в стенах уютного монастыря под благодатным солнцем Италии.

Рука молодого монаха легла на плечо его старшего собрата.

В любой другой момент Рауль не предал бы значения подобному невинному жесту, но после недавних слов Диего о недетском интересе Фабрицио к наставнику, он подскочил как ошпаренный, и едва не путаясь в сутане, заторопился к выходу.

— Рауль! — окликнул его ничего не понимающий собрат.

— Ох, ну… Нам пора… А, да, то есть опоздать-то можем! — заливаясь краской, выпалил Рауль, шарахаясь от Фабрицио.

Удивленный монах смущенно пожал плечами.

7 КРУГОВ АДА

В тускло освещенный зал пыточной камеры неспешной походкой вошел главный экзекутор. Он скользнул приценивающимся взглядом по монаху, распластанному на деревянной доске так похожей на дыбу. На лице мужчины появилась кривая усмешка. Он поправил резиновые перчатки и подошел к приготовленной жертве.

Задумчиво постояв подле монаха, экзекутор игриво постучал руками по груди парня, будто он был не живой человек, а кусок дерева, принесенный столяру для оттески.

— Итак, приступим, — по-хозяйски буркнул палач.

Он проверил надежность кандалов, пересчитал свои рабочие инструменты и, взяв ножницы с мастерством профессионала, разрезал сутану парня. Потом он выкинул бесформенные обрезки на пол, и наступила очередь нижнего белья. Избавишь от всей одежды жертвы, экзекутор снова взглянул на уже обнаженного монаха.

Тихий смешок потревожил скованное унынием помещение.

— Может, сразу скажешь, все что знаешь? — без особого участия предложил палач.

Но парень не ответил, он лишь демонстративно отвернул лицо от своего мучителя.

— Что? Молчишь? А в камере такой разговорчивый был… Как там тебя? Альентес?

— Да, — тихо ответил монах.

— Ты дрожишь, хе-хе, правильно, — экзекутор смаковал каждое свое слово.

На реплики палача Альентес не обращал внимания, он лежал с плотно сомкнутыми веками и застывшим лицом, ожидающего смерти человека.

Мучитель нагнулся к лицу монаха и провел пальцем по его губам.

— Альентес, а ведь тебе будет очень больно, я постараюсь. Я не отпущу тебя, пока с этих пухлых губ не слетят слова истошных молитв и прошений о помиловании. Но даже тогда, я не прекращу… Я разговорю тебя, и ты выдашь мне все, даже самые свои сокровенные мысли. Я не шучу.

— Я ничего не знаю, — произнес Альентес.

— Что ж тогда начнем, посмотрим, как ты запоешь, когда с тебя слезет десятый слой кожи.

Экзекутор рассмеялся.

Он взял тонкий извивающийся хлыст, и, взметнув его в небо, обрушил на тело связанного монаха весь гнев своей души. Экзекутор вошел в раж, но Альентес не проронил ни слова, даже несмотря на то, что его грудную клетку изрешетила сеть кровоточащих рассечений.

— Смотрю, ты привычный, — прокомментировал изувер из Акведука, пренебрежительно отбрасывая бесполезную плетку, — Попробуем иначе…

Мужчина взял другой хлыст, венчающийся острыми крючками, так напоминающими лапу кошки. Пытка началась с новой силой. Крюки оставляли на теле парня воронки с вырванными кусками кожи, но даже такая боль, извлекала из груди Альентеса лишь тихие стоны.

Экзекутор был доволен, он утер пот со лба и усмехнулся. Ему доставляло удовольствие работать с неподатливым материалом.

Мужчина приблизился к своей жертве. Он погладил татуировку на груди монаха, рассматривая ее хитросплетения.

— Серьезное тату, — произнес он, — Выглядит заманчиво, должно быть, ты хотел показать всю свою силу… Может, уже сдашься и все выложишь, пока я не продемонстрировал тебе твое ничтожество?

— Я ничего не знаю, — простонал Альентес, мотая головой.

— А так… — лукаво повысил голос мучитель и засунул свой палец в свежую рану от крюка.

Монах дернулся и изогнулся, насколько позволяли тугие кандалы. Экзекутор усилил нажим, оскаливая свои пожелтевшие зубы.

— Еще… — проговорил он, — Говори!

Палец вошел еще глубже, и Альентес не в силах больше сдерживаться впервые вскрикнул.

— Ха, какой голос прорезался, — прокомментировал довольный мучитель, — Может, уже расколешься, я же вижу, тебе больше не хочется испытывать боль.

— Я ничего не знаю, — прокричал монах и снова откинулся на жесткую лежанку.

— Ну, тогда продолжаем, — пожал плечами мужчина.

Он извлек свой палец из раны, вытер его об брезентовый фартук, оставляя красные подтеки крови.

Подойдя к столику с инвентарем, экзекутор вооружился длинными тонкими иглами, походившими больше на острия шприцов, нежели на какое-то пыточное приспособление.