Письма к утраченной - [125]

– Что-то вроде психиатрической лечебницы, да?

– Не совсем. Вот послушай, я тебе вслух прочту… – Уилл кликнул по ссылке, открылся текст. Когда Уилл начал читать, выражение его лица изменилось. Веселость, самоирония, довольство, сквозившие в его глазах еще минуту назад, уступили место смущению и даже страданию. – «Больница была построена с расчетом на одну тысячу двести пятьдесят пациентов, которые размещались в десяти корпусах. При больнице имелись хозяйственные объекты, как то: прачечные, мастерские, ферма и огород. Во время Первой мировой войны среди пациентов были солдаты с психическими травмами, полученными в ходе боевых действий. Во время Второй мировой войны часть помещений отдали контуженым из мирного населения, а также венерическим больным, хотя большинство пациентов по-прежнему составляли люди, именуемые „умственно отсталыми“ или „необучаемыми“. Среди них было много детей, от которых отказались родители, не имевшие средств или желания воспитывать такого ребенка в период, когда психические расстройства и неспособность усваивать знания согласно общепринятым программам считались клеймом».

– Я не понимаю! – Джесс даже кофе пить перестала. Новая информация никак не вязалась с образом Стеллы. – Это же… кошмарно.

– Еще бы.

В голосе Уилла появились нотки, которых Джесс раньше не слышала.

– Статья без подробностей. Написано только вот что: «Правда об условиях содержания стала раскрываться лишь в семидесятые-восьмидесятые годы благодаря группе активистов – родителей и близких таких детей. Их стараниями были проведены реформы. В девяностые годы XX века больницу закрыли, старые здания, похожие на бараки, снесли, чтобы построить новые небольшие корпуса, где атмосфера приближена к семейной». Впрочем, Дэйзи Торн до этих благих перемен не дожила, – с горечью подытожил Уилл.

– Но почему она вообще туда попала? – Джесс даже головой тряхнула. – Ведь ради Дэйзи Стелла отказалась от… от всего! От будущего! А потом вдруг взяла да и сдала дочку в этакое заведение!

Уилл тяжело вздохнул, обмяк на вертящемся стуле. Губы у него побелели, глаза стали темными и непроницаемыми.

– Тут все сказано. В те времена психические расстройства и трудности с обучением действительно были клеймом на всю семью. Даже более крупным и ярким клеймом, чем сейчас. – Он горько усмехнулся. – Это многое объясняет. Уж мне-то поверь.

Сердце у Джесс екнуло, забилось в ребра, будто желая сломать эту клетку, вырваться. Потому что Джесс начала догадываться.

– Уилл, неужели ты…

– Прости. – Он уронил голову в ладони, взъерошил волосы. – Я должен был сразу признаться. Психическое расстройство – не та тема, которой можно запросто коснуться в разговоре. Вообрази: обсуждают твои приятели новый фильм или спектакль, а ты вдруг этак небрежно возьмешь да и бросишь: «Вот когда я в Ридсмирской лечебнице валялся…» Миг – и от тебя бегут с воплями, как от зачумленного. Я провел там полгода; родители не знали, как объяснять мое отсутствие на светских приемах. Бедняги! Действительно, не скажешь ведь гостям: «Наш Уилл рассудком повредился, пришлось его изолировать, накачать химией до полного…»

Договорить Джесс ему не дала. Она вскочила с постели, бросилась к Уиллу, взяла его лицо в ладони и пресекла поток слов поцелуем. Сердцу, переполненному состраданием, было слишком тесно в груди. Джесс целовала Уилла нежно, страстно, самозабвенно, снова и снова, пока не почувствовала, что напряжение оставило его, пока его сильные, восхитительные руки не стиснули ее в объятиях.

– Я бы не убежала. Я никогда не убегу. Никогда тебя не брошу, – поклялась она. Прижалась лбом к его лбу, заглянула в глаза, подобные двум темным, потревоженным омутам. – Давай ляжем, и ты мне все-все расскажешь.

В Лондон они возвращались молча. Потому что слова иссякли, пока Уилл рассказывал, как сверкающее зеркало его жизни треснуло, а потом разлетелось на тысячи острых, наповал разящих осколков. Их пришлось собирать, подгонять один к другому – трудная была работа. Джесс внимательно слушала, обнимала его, гладила по голове, пока не поняла: колодец вычерпан до дна. Тогда, изнемогая от нежности, Джесс продемонстрировала Уиллу, что новая информация о нем не имеет никакого значения для их отношений и что он отныне не одинок.

Прощание с родителями было на сей раз лишено привычного негативного шлейфа, который раньше неизменно преследовал Уилла до самого Лондона. «Спитфайр» исправно глотал милю за милей; по мере приближения к дому Уилл все чаще ловил себя на попытках растянуть поездку. Он еще столько должен сказать Джесс. Например: «Благодаря тебе мой самый страшный ночной кошмар превратился в лучшие сутки моей жизни» или: «Когда мы снова увидимся?» Уилл не представлял, как произнести нечто подобное, не показавшись жалким. А другие слова – более умные, или самоироничные, или нежные – не шли на ум, потому что рука его лежала на теплом бедре Джесс.

– И все-таки я ничего не понимаю, – сказала Джесс, отвернувшись от Уилла, сонно глядя на зеленые обочины. – Дэн утверждает, что Стелла осталась с мужем из-за Дэйзи. Не могла бросить ее. А потом все-таки бросила, да еще в такое место сдала. Конечно, я допускаю, что на Стеллу пала тень из-за патологии дочери. Но ведь когда любишь, чужое мнение ничего не значит. Ни-че-го. Концы с концами не сходятся.