Писатели & любовники - [76]

Но она у меня на автоответчике уже в четверг, когда я возвращаюсь домой после уроков. Сообщение короткое, говорит она очень быстро. Прослушать приходится несколько раз. Доработка удалась, говорит. Дженнифер берется за книгу.

Звоню Мюриэл и проигрываю ей сообщение, чтобы проверить, говорит ли Дженнифер то, что мне кажется.

Мюриэл визжит.

В субботу вечером встречаюсь с ней, Христианом, Гарри и Джеймсом в тайской едальне на Площади. Мюриэл рисует мою книгу на салфетке и велит нам всем положить руку поверх.

– На счет “три” все вскидываем руки и издаем варварский клич.

У каждого свое представление о варварском кличе, но наш совместный вопль получается громким, и появляется управляющий. Мюриэл показывает ему рисунок на салфетке, показывает на меня, объясняет, и управляющий возвращается с желтой скатертью.

– Желтый – очень счастливый цвет в Таиланде, – говорит.

Поднимаем тарелки, управляющий стелет скатерть. По-моему, я ни для одного клиента ничего столь же щедрого в “Ирисе” не делала.

Гарри провозглашает тост, мы звякаем бокалами, и на миг она, книга эта, кажется мне отдельной от меня, словно у нее собственный путь.

Следующая неделя в школе короче – всего четыре дня преподавания, а затем в пятницу – писательский фестиваль.

В понедельник мою руки в факультетской уборной и улыбаюсь. Даже не знаю почему. Серые пятна вокруг глаз тают. Лицо округляется. Пища в школе на вкус так же хороша, как и по запаху, и я ем ее много. Девятиклассники мои уже пошучивают насчет того, сколько еды я беру себе на поднос.

В среду ближе к вечеру звонит Дженнифер. Я уже дома после школы, делаю пометки для речи, которую собираюсь произнести на фестивале. Дженнифер сообщает мне названия издательств, куда она отправила мою книгу. Записываю их все, эти названия с корешков книг, которые читаю всю свою жизнь. То, что мой роман в самом деле доставляют (курьером, говорит она) издателям в их редакции, не кажется мне настоящим. Сердце колотится, и я боюсь, что оно не успокоится, но оно успокаивается, как любое нормальное сердце.

– Я вам сообщу, как только будут новости.

Даю ей номер телефона в школе, и мы завершаем разговор. Филя выбрался на улицу и скребется ко мне в дверь. Впускаю.

– Это звонил мой агент, – говорю я ему. Он нюхает у меня под столом, заходит на матрас, делает пару кругов по одеялу и укладывается. Глажу его по голове. У него новый синий ошейник с розовыми буквами. “Офелия”.

– Офелия? – говорю я вслух, и собака поднимает голову. Не пес. Феля, а не Филя. – Все это время ты был девочкой? – Она кладет крупную голову мне на бедро.

Приезжаю в пятницу в школу, Маноло на пороге поджидает троих приглашенных писателей. Жду вместе с ним.

Смотрит на сложенные странички у меня в руках.

– Нервничаете? – спрашивает.

– Кажется, вы наняли меня для того, чтобы самому не произносить эту речь.

Писатели приезжают все вместе на видавшем виды “фольксвагене”. Узнаю просторный черный плащ, что надвигается на меня по аллее.

– Виктор Сильва?

– Кейси Пибоди?

Закутывает меня объятием в свой плащ. Пахнет от него, как в “Ирисе” – чесноком и “перно”. Представляю его Маноло, Виктор представляет нас двум другим авторам – молодому человеку с бритой головой и тугими бицепсами и женщине за пятьдесят с ирландским акцентом. Ведем их к Аише и отправляемся все вместе в библиотеку, там кофе с пирожными и место, где им повесить пальто, хотя мускулистый драматург в одной черной футболке, а Виктор Сильва снимать плащ не планирует.

Начинают собираться ученики – не только наши, но и на автобусах из других школ. Не дошло до меня и вот это: приглашены учащиеся еще из пяти школ. Они набиваются в здание, их отправляют в спортзал. Когда мы с писателями приходим туда, трибуны битком, а не поместившиеся расселись по-турецки на баскетбольной площадке широким кругом у возвышения посередине. Приходится пробираться сквозь. Писатели усаживаются на стулья рядом с возвышением, Маноло встает к микрофону и приветствует собравшихся. Представляет всех писателей, кратко пересказывает их достижения. Виктор Сильва, как выясняется, опубликовал четыре сборника стихов и сборник личных очерков. Как мне удалось этого не знать?

– Сейчас я передам слово самому недавнему приобретению нашего факультета английского языка, – говорит он и представляет меня. Ему как-то удалось извлечь из моего резюме сведения и придать им вес – моей ничтожной публикации и победе в студенческом конкурсе.

Слегка аплодируют, и я выхожу на возвышение. Вижу несколько группок школьников, которых учу, и множество прочих, кого не знаю. Их лица повернуты ко мне. Вспоминаю Холдена Колфилда, как ему хотелось ловить детей, чтобы те не попадали с обрыва, и сейчас до меня доходит. Глубоко вдыхаю. Какой-то одиннадцатиклассник коротко улюлюкает.

– Спасибо, Брэд, – говорю я в микрофон. – Твой балл только что вырос ого-го.

Тут гораздо, гораздо больше народу, чем я представляла себе. Но вряд ли это намного труднее, чем перечислять фирменные блюда нетерпеливой десятке в “Ирисе”. К тому же сказать этим детям то, что записала на бумажке, я хочу. Губы у меня дрожат, голос немножко скачет, но выкладываю всё.