Писатели & любовники - [66]

Мюриэл для собеседования одалживает мне одежду, косметику и свой автомобиль. В то утро лежу в постели и ощупываю шишку. Не понимаю, выросла она или нет. Собеседование устрашает меня чуть ли не так же, как онколог. Провожу полчаса в попытке накраситься, скрыть тональником глубокие серо-синие тени под нижними веками, сделать щеки пухлыми и розовыми посредством румян, а контурным карандашом нарисовать себе глаза пошире и пободрее. Но руки у меня трясутся, все линии выходят кривые, а страх не скрыть никак.

Выезжаю с запасом на пробки – и не зря. Поток машин ползет вон из города, от светофора до светофора. Ехать на автомобиле – роскошь, какую я успела забыть. Начать с того, что тут есть печка – и радио. Какой-то парень поет о том, как везет свою девушку на аборт. Называет ее кирпичом, который медленно топит его. Повторяет и повторяет это. На одном долгом светофоре слегка отключаюсь, а когда встряхиваюсь из сна, секунду-другую кажется, что я беременна, а затем осознаю, что это не я, а девушка из песни, и мне легчает. Непомерно расстраиваюсь за девушку, чей говнюк-парень написал эту песню, в которой называет девушку кирпичом и наживается теперь на этих словах¹²¹. Проезжаю между каменными колоннами и вдоль длинной, обсаженной деревьями аллеи, останавливаюсь на парковке для преподавателей.

От парковки к школе вверх по крутому холму ведет тропа. Внизу поля размечены белыми линиями, по краям напротив друг друга сетки. Это могла быть моя школа. Какой-то дядька на тракторе стрижет траву. Это мог бы быть мой отец. Не могу я здесь работать. Все запахи те же самые.

Вход целиком стеклянный, недавно отремонтированный. Маноло встречает меня в дверях.

Рукопожатие у него сильное, ради женщины не смягчаемое. Ведет меня по сумрачному коридору.

– Подумал, что надо показать вам, как мы начинаем день, – говорит он, открывая дверь в аудиторию стайке школьников с огромными рюкзаками. Всех приветствует по имени. – Чао, Стивен. Ну как, не начала тебе сегодня “Сула”¹²² нравиться, Марика? Бекка, Джеп, доброго утречка.

Им нравится и он сам, и его знаки внимания. Бекка показывает на меня.

– Вы сегодня собеседуетесь? – Киваю, и она, не останавливаясь, подбадривает двумя большими пальцами. Маноло ведет меня на несколько рядов вниз, где мы устраиваемся на бархатных откидных сиденьях вместе с другими учителями. Представляет меня тем, что сидят рядом, еще несколько оборачиваются и машут мне. Все словно бы знают, зачем я здесь.

Шумно. Тут все – с седьмого по двенадцатый класс, говорит Маноло. Излагает краткую историю школы: основана тремя местными суфражистками, целиком для девочек до 72-го, не работала между 76-м и 78-м, восстала из пепла при помощи некоего анонимного покровителя, чьим единственным условием был прием на учебу невзирая на уровень достатка.

Зал притихает. По ступенькам на сцену поднимается тощая женщина с прямыми седыми волосами до плеч и встает на возвышение перед закрытым занавесом.

– Директриса школы, – шепчет Маноло. – Аиша Джейн.

– “То, что виделось мне любовью в себе, – произносит она, – кажется тысячей случаев страха. – Вскидывает взгляд, озирает аудиторию, опускает взгляд. – Древесной тени, опутавшей кресло, далекой музыки застывших птиц, что тарахтит в…”

В аудитории выстреливает рука, Аиша умолкает, показывает на ученика.

– Дэвид.

– Амири Барака, он же Лерой Джоунз. Названия не помню.

– Кто помнит название?

Еще одна рука впереди. Аиша кивает.

– Клэр.

– “Лжец”¹²³.

– Молодцы, оба. Приятного аппетита.

– За правильный ответ им в кафетерии полагается бесплатное лакомство, – говорит Маноло.

– Приятного вам сегодня образования, – говорит она, спускается со сцены и садится сбоку.

Учащиеся выстраиваются в очередь на лестнице, выходят на сцену один за другим и делают разные объявления: фотоэкскурсия, на крыше найдена зеленая кроссовка (крупный мальчик в черном неуклюже пробирается по проходу к сцене и забирает находку под шумное ликование), встреча оргкомитета после уроков в этой аудитории, Дискуссионный клуб в 202-й, Альянс геев и гетеро – в библиотеке. Когда объявления исчерпаны, свет гаснет и вся школа принимается вопить и топать, словно мы на Фенуэе и “Носки”¹²⁴ только что пульнули за стенку. Занавес раскрывается, за ним две женщины с гитарами, женщина на барабанной установке и еще одна – с саксофоном у микрофона.

– Мама, – начинает она петь, низко и медленно, поверх шума в зале. Это “Заблудший ангел” “Ковбоев-торчков”¹²⁵. Мы с Пако под эту песню танцевали у него в кухне на Сентрал-сквер.

Маноло склоняется ко мне.

– Группа кафедры математики.

К барабану спереди на скорую руку прилеплена картонка с надписью “ПЕСЕНУСЫ”.

Следом они играют “Ну разве не диво”, а завершают “Попробуй понежней”¹²⁶. Хороши. И отрываются по полной. Вся школа устраивает им стоячую овацию, а мы выскальзываем из аудитории.

У Маноло на лице широченная улыбка. Да у всех, включая меня.

– Ух ты, – говорю. – Не смогу придумать я лучшего начала дня¹²⁷.

Идем медленнее остальных, все разбегаются по классам.

– Аиша однажды сказала мне, что качество номер один, которого она хочет в претенденте на должность, – счастье. Поначалу мне это показалось слащавым, когда я впервые это услышал, но вы сами видите. Это довольно-таки счастливое место.