Писатели & любовники - [42]

Останавливается напротив здания в конце квартала. Внизу горит свет, синие проблески телевизора в углу.

– Вот и пришли.

Это квадратный, безупречно симметричный особняк в колониальном стиле, четыре окна в первом этаже смотрят на улицу, четыре во втором, пара спальных на третьем. Серый с белой отделкой и черными ставнями. В конце короткой подъездной дорожки стоит баскетбольная петля и щит на столбе, у черного основания навалены мешки с песком. Жизнь Оскара.

Смотрю, как он сам на все это смотрит. Понять, чтоґ он чувствует, не получается. Поворачивается ко мне.

– Мама смотрит новости. У нее любовь к Теду Коппелу⁹⁰.

Наверху три окна темны, в одном тусклый зеленый свет. Ночник, наверное.

– Мальчики спят в одной комнате?

– Когда меня нет дома. Джеспер забирается к Джону в постель. К рассвету оба оказываются у меня.

Ему важно предъявить это мне. Я беру его за руку, он тянет меня к себе, целует в висок, мы вновь смотрим в окна, словно дом и все, что внутри него, принадлежит нам обоим.

Встречаюсь с Сайлэсом в кинотеатре на Чёрч-стрит. Выбираем места поближе к экрану. На Сайлэсе полосатая шерстяная шапка, он не снимает ее весь фильм, мы не соприкасаемся. Ни разу в жизни я не сознавала несоприкосновение с другим человеком так ярко. Два с половиной неприкосновенных часа “Мёрчанта-Айвори”⁹¹. После возвращаемся в его квартиру в Северном Кембридже. Три лестничных пролета, застеленных линолеумом. Сайлэс теребит замок, в квартире пахнет так же, как у него в машине, плюс табак и бекон. Иду за ним по коридору мимо двух закрытых дверей. За второй дверью какой-то мужик фальцетом симулирует оргазмы, протяжно и громко.

Сайлэс стучит в стену.

– Мечтать не вредно, Даг. – Ждет меня в конце. – Извини.

Заходим в кухню. Достает две бутылки пива из холодильника, открывает их, зацепившись крышечкой за ручку выдвижного ящика. Крышки падают ему в раскрытую ладонь, он бросает их в мусорку. Садимся за липкий столик в углу. Стулья близко друг к другу, и Сайлэс не раздвигает их подальше. На столе ручка и газета. Кто-то разгадывал кроссворд. Сайлэс берет ручку и пододвигает газету к себе, и я надеюсь, что нам не придется доразгадывать. Не люблю кроссворды. Не люблю никакие шарады, “Скрэббл” и прочие игры в слова, какие полагается любить писателям. Но Сайлэс переворачивает газету, и там оказывается фотография Кена Старра⁹², которому Сайлэс подрисовывает длинные волосы, похожие на угрей, затем резко откладывает ручку.

Треплемся, отдираем этикетки от своих бутылок. Он спрашивает, что Мюриэл сказала о моем романе, и я вынуждена ответить, что ничего от нее не слышно. Думаю, ему видно, что я от этого страдаю, а потому рассказывает, что его сосед Даг влюблен в какую-то лесбиянку, та иногда ночует, но ничего не происходит, и что Джим и Джоан, другие его соседи, населяют большую спальню, но когда отец Джима, баптистский священник, приезжает в гости из Саванны, все барахло Джоан им приходится прятать в подвал.

– А у тебя родители какие? – спрашиваю я.

Он снова берется за авторучку.

– Несчастные. – Смеется. – Я пытался сказать что-то другое, но другого слова нету. Лучше б давным-давно развелись. Думаю, собирались.

– До того, как не стало твоей сестры?

– Ага. А теперь они – колченогое не пойми что. – Рисует что-то вроде присевшего на корточки Квазимодо с двумя головами, горбом и пучком косолапых ног. Передает авторучку мне. – А у тебя как с отцом? Вы общаетесь?

Мой отец как тема для разговора на втором свидании не годится.

– Когда-то да. Но человек он не из приятных.

Рисую отца в профиль, густой броссе[3] седых волос, длинный прямой нос, тонкая губа, широко раззявленный рот, орет на меня за то, что я слабачка. Сайлэс берет ручку, подрисовывает моему отцу пузырь у рта, в пузыре пишет: “Не хочу быть мудаком!” Забираю ручку, подрисовываю пузырь обеим головам Квазимодо, пишу: “Мы вообще не знаем, кто мы теперь”.

Смеется в нос, говорит:

– В общем-то, да, так.

Сидим так близко, что руки у нас в конце концов соприкасаются, и я думаю, что он, может, подастся вперед и поцелует меня, но нет.

По дороге на выход хочет что-то прихватить, открывает дверь к себе в спальню. Кровать не застелена – флисовый плед в катышках, бледно-голубая простыня. Хлипкий письменный стол, заваленный бумагами, крутящийся конторский стул. Повсюду стопки книг, механическая пишмашинка в углу. Стою в коридоре. Пахнет Сайлэсом. Хороший запах. Могла бы простоять долго, но он хватает какую-то книгу из стопки и закрывает дверь.

На лестнице вручает книгу мне.

– Увидел в “Вордсворте”⁹³.

Это крупноформатная книга в мягкой обложке – об искусстве кубинского плаката. Листаю. Снимки плакатов, от поздних 50-х и вплоть до 80-х, расклеенных по всей Гаване. Политические лозунги в ярких оранжевых завитках, сады поп-арт-цветов, шутка по мотивам Уорхолова супа в банках – реклама кинофестиваля.

– Спасибо тебе большое. – Поднимаю взгляд. Сайлэс уже на полдороге вниз по лестнице.

Перевозит меня через реку. По радио Лу Рид. Помалкиваем. Всякий раз, когда Сайлэс кладет руку на рычаг переключения скоростей рядом с моей ногой, у меня дергается внутри.