Писатели & любовники - [41]
– Ты, значит, видела фотографию, но книгу не читала? – говорит Оскар.
Ловит меня врасплох.
– Я собиралась сходить в библиотеку.
– О, в библиотеку. Это поддержит мои продажи.
Появляется официант, поднимает наши бокалы над столом, наливает в них воду, перечисляет фирменные блюда. Он старше Оскара. Этой работой занят не один десяток лет, сразу видно. Говорит, что каре ягненка подается со спаржевой фасолью и “усладой джентльмена”>87.
Оскар поднимает голову.
– Кто сочиняет это меню? Хью Хефнер?>88
Морщусь. С такими вот маститыми официантами дурака валять не стоит. Но дядька веселится. Смех у него громкий, наполняет весь зал. Не сразу удается ему взять себя в руки.
– За весь вечер никто ни слова не проронил. Убиться можно.
Оставляет нас созерцать меню. Вижу, как он уходит в недра заведения и передает другому официанту, что сказал Оскар. За соседним столиком свитер пожилого клиента соскальзывает со стула на пол, и Оскар подбирает его, они коротко обмениваются репликами насчет бутылки вина у старика на столе, вино из Австралии, где, как выясняется, Оскар прожил год.
Официант возвращается, Оскар заказывает нам на двоих мидии и морского окуня. Заказываю креветки на гриле и тальятелле. Прошу гнать закусь вместе с основным. Он кивает и уходит, Оскар замечает:
– А ты на одном с ним языке разговариваешь.
Спрашиваю его о мальчишках.
Тянется к моей руке, проводит пальцем внутри моего запястья.
– У тебя мягчайшая, совершенно бархатная кожа. – Помолчав, говорит: – Мальчишки мои нормально. Знают, что мы с тобой сегодня встречаемся. Джон все еще на пену исходит насчет твоей похвальбы о мини-гольфе.
Пьет он так себе, и мне это нравится. Берем по пиву, затем переключаемся на воду. Приносят мидии, от них пахнет вермутом и луком-шалотом.
– Видел в среду твою подругу Мюриэл.
Темы его занятий по средам я избегала. Там мог присутствовать Сайлэс, и вышло бы странно. И от одного лишь слова “Мюриэл” у меня внутри все перевернулось.
– Что? Вы поссорились с ней?
– Я дала ей свой роман четыре дня назад.
– Мне не дала.
– После того, как тебя передернуло в дендрарии? Нет, не дала.
Он смеется, будто полностью про это забыл.
– Я был какой-то дерганый. Прости. Есть ли вести от Мюриэл?
– Никаких. – Налетает очередной приступ тревоги, добавляет вольтажа.
Он кивает, вскрывает мидию.
– А те писатели, с которыми ты на свидания ходила, – произносит он, – там известные есть?
Качаю головой.
– Только ты. До масштаба двух кварталов по крайней мере.
Приносят первую перемену. Старик и его собеседники с соседнего столика собираются уходить, оглядывают Оскарова окуня, голова у рыбы свисает с тарелки.
Оскар поворачивает глаз рыбы на старика:
– “Ободки у зрачков, как фольга, на которую смотришь сквозь линзу из тусклой слюды”>89.
– Бишоп, – говорит старик. – Тридцать три несчастья. – Он до того стар, что годится ей в современники.
– И впрямь, – говорит Оскар.
– Надеюсь, вы со своей девчушкой проведете прекрасный вечер, – говорит старик и удаляется, шаркая, к своим друзьям, женщины узловатыми пальцами поправляют на себе шелковые шарфы.
Оскар склоняется ко мне.
– Он правда сказал “с девчушкой”?
– По-моему, да.
– “Со своей девчушкой”?
Подходит официант, спрашивает, как у нас всё.
– Ну, моя рыба умерла, – отвечает Оскар. – А вот она – не моя девчушка.
Официант смеется. Похоже, ему хочется задержаться при нас – как мне в тот день в обед. Чтобы сбагрить его, прошу добавки пармезана.
Когда мы завершаем трапезу, он забирает тарелки и приносит нам шоколадный торт и манговый шербет.
– Комплименты от шефа. Он поклонник вашей работы, – говорит официант Оскару.
Оскару приятно, но он, вопреки моим ожиданиям, ни удивлен, ни польщен.
– Большое спасибо, – говорит он.
Десерты хороши. Все было хорошо, но и близко не гребешки Томаса и не пудинг из бананового хлеба Элен.
Приносят чек, я даже не делаю вид, что лезу в сумочку. У меня и сумочки-то нет. С собой только шлем, под стулом.
– Я не готов к тому, чтобы ты от меня укатила. Прогуляемся немножко?
Идем к Коммон. Студенты курят на скамейках, коленки торчат, ноги босы. Сколько-то их пинает в темноте футбольный мяч. Все еще странно не быть среди них, не быть студенткой этим сентябрьским вечером.
У ворот игровой площадки Оскар показывает мне место на турнике, где Джон с чьим-то еще ребенком стукнулись головами, и качели, где Джеспер застрял в прошлом году и никак не мог выбраться.
– Я б еще три книги мог написать за то время, что здесь проторчал, – говорит он.
Проходим под кленом, что уже начал сыпать листьями. Они похрустывают у нас под ногами и испускают дух осени. У меня когда-то были мозоли от лазилки и финтов, которые я выделывала часы напролет, чтобы выпендриться перед мамой. Они с Хави умели прекрасно делать вид, будто моя ловкость на турнике интересует их больше всего.
На Чонси-стрит показываю ему место, где мы жили с Нией, Эбби и Расселлом, а через две двери он показывает дом, в котором, по его словам, они с женой снимали целый год, когда только-только поженились. Не спрашиваю, когда это было, не хочу знать, не одновременно ли мы жили здесь. Проходим мимо семейного общежития, и он говорит, что здесь обитали его родители, когда отец учился на последнем курсе, и рассказывает историю, как его мать чуть не спалила весь дом – у нее загорелась тряпка, и то же самое чуть не случилось дома у него.
В 1932 году молодой англичанин Эндрю Бэнксон ведет одинокую жизнь на реке Сепик в одном из племен Новой Гвинеи, пытаясь описать и понять основы жизни людей, так не похожих на его собственных соплеменников из Западного мира. Он делает первые шаги в антропологии, считая себя неудачником, которому вряд ли суждено внести серьезный вклад в новую науку. Однажды он встречает своих коллег, Нелл и Фена, семейную пару, они кочуют из одного дикого племени в другое, собирая информацию. В отличие от Бэнксона, они добились уже немалого.
Ремонт загородного домика, купленного автором для семейного отдыха на природе, становится сюжетной канвой для прекрасно написанного эссе о природе и наших отношениях с ней. На прилегающем участке, а также в стенах, полу и потолке старого коттеджа рассказчица встречает множество животных: пчел, муравьев, лис, белок, дроздов, барсуков и многих других – всех тех, для кого это место является домом. Эти встречи заставляют автора задуматься о роли животных в нашем мире. Нина Бёртон, поэтесса и писатель, лауреат Августовской премии 2016 года за лучшее нон-фикшен-произведение, сплетает в едином повествовании научные факты и личные наблюдения, чтобы заставить читателей увидеть жизнь в ее многочисленных проявлениях. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.
В книгу вошли повести и рассказы о Великой Отечественной войне, о том, как сложились судьбы героев в мирное время. Автор рассказывает о битве под Москвой, обороне Таллина, о боях на Карельском перешейке.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…