Писатели & любовники - [34]
– Маркий Маркус на одиннадцать, – говорит Гарри.
Задвигаю бокал за компьютер.
– Кейси. Телефон. Опять.
Принимаю звонок на аппарат в кондитерском цехе. Здесь только Элен, раскладывает ложкой мусс в очаровательные горшочки.
Сердце у меня несется вскачь. Вино не помогло.
Это д-р Гинеколог – объясняет, что у меня тяжелая дисплазия шейки матки и я должна явиться, чтобы мне там поскребли. Говорит, его медсестра позвонит мне утром и назначит время приема.
Возвращаюсь на официантскую станцию.
– Все бы им скрести, а?
– Не была б ты такой заостренной, – говорит Гарри.
– Чувствую себя куском сыра. – Забираю графин с водой, чтобы нести его столику, который Фабиана для меня усаживает. – Страховка – херня.
Далее у меня ни минуты на звонок Оскару, пока не делается слишком поздно звонить мужчине с двумя маленькими детьми.
Дома оказываюсь ближе к полуночи, вымотанная, кожа зудит. Снимаю рабочую одежду, принимаю душ, намазываю вазелин на лунки от родинок. От черной проволоки они похожи на пауков. Звонит телефон. Врачи у меня кончились.
– Некто по имени Гарри со вкрадчивым и игривым акцентом выдал мне ваш домашний номер, – говорит он. – И заверил меня, что звонить все еще не поздно. И… – говорит он, раз я молчу, потому что горло у меня жжет от того, до чего хороший у меня друг – Гарри, – он, кажется, что-то знает обо мне, и я принял это за добрый знак. Вы здесь?
– Здесь, – отзываюсь я, собираясь с мыслями.
– Хорошо. Мама сказала мне, что клеить женщин при детях не годится, а мини-гольф нам рановат. Не сомневаюсь, это ужасное разочарование. – Удивляюсь его уверенности. – А потому я подумал, что, может, прогуляемся по-взрослому в дендрарии в субботу. Вы же взрослая, верно? В смысле, выглядите несколько юно. Не студентка то есть или как-то.
– Если колледж, то пиши пропало?
Молчание.
– Да. Да, пиши.
– Мне тридцать один.
– Слава богу. – По голосу – настоящее облегчение.
– Сколько вам?
Еще пауза.
– Сорок пять.
Старше, чем я думала.
– Пиши пропало? – спрашивает он.
– Смотря что пишем.
Оскар ожидает у ворот дендрария, при нем – несчастный бассет-хаунд. Собака напоминает мне игрушку, какая была у меня в детстве, – пластиковую собачку со шнурком, и если тащить ее за собой, у нее опускались и поднимались уши.
Проезжаю мимо него до дорожного знака, чтобы пристегнуть велосипед.
– Это вы? – спрашивает Оскар. Судя по виду, он не очень этому рад.
– Это я. – Медленно разматываю провод замка. Не уверена, что хочу здесь быть.
Чувствую его у себя за спиной.
– У вас волосы, – говорит он. – Раньше были вроде как вверх.
– Ресторанные правила. – Смыкаю концы замка, кручу циферки. – У вас собака.
– Это Боб. Пес Боб.
Что делать после того, как велосипед оказывается пристегнут, я не знаю, а потому сажусь на корточки, глажу собаку по макушке. Она немножко сальная. Пес, как кошка, жмется головой к моей ладони.
– Мы не в лучших отношениях. Буду в этом откровенен, – говорит он.
– Хочешь порезвиться, пес Боб?
– Боб не резвится.
– А что Боб делает?
– Он симулирует.
Я выпрямляюсь, бегу к входным колоннам и разворачиваюсь.
– Ко мне, Боб! – Боб повертывает голову, но телом незыблемо обращен к улице. Вновь сажусь на корточки и хлопаю ладонью по мощеной дорожке. – Давай, мальчик! – Собака еще крепче вцепляется когтями в тротуар.
Оскар изучает меня. Уже принимает решения. Я это чувствую. Между нашим вчерашним разговором по телефону и нынешним днем он уже отговорил себя от меня и теперь возвращается. Сижу на корточках и думаю о том, что женщину с ранних лет натаскивают улавливать, как ее воспринимает окружение, в ущерб тому, как женщина воспринимает людей сама. Иногда первое и второе ужасно перепутываются, и расплести очень трудно.
Боб бросается ко мне. Оскар держится за поводок, и его дергает следом. Позволяю Бобу обнюхать мне ухо. Встаю, и мы начинаем гулять.
– Так, – говорит Оскар.
– Так. – Смотрю на него. Не очень высокий мужчина, глаза у нас почти на одном уровне. К этому я не привыкла.
– Вот, пожалуйста. – Глаза у него сегодня еще светлее, с темной каймой. – Выгуливаем Боба.
Пес что-то унюхивает, голова просела между лопаток, нос исследует квадратный дюйм асфальта. Мы идем, и Оскар наблюдает за мной. Он куда свободней, чем при детях или за столиком для автографов. Смотрит весело, будто я говорю что-то смешное, будто у нас с ним есть общее прошлое всяких шуточек.
– На всякий случай предупрежу: я немного боюсь деревьев, – говорит он.
Тут деревья повсюду. Это дендрарий. На каждый ствол прибита маленькая латунная табличка с названием. Мы в кленовой роще: корейский клен, японский клен, клен мелколистный.
– Это у вас экспозиционная терапия такая, что ли?
– В основном из-за дупел. Однажды в детстве я сидел на ветке дуба и заметил дупло, сунулся посмотреть в него – и вот уже лежу на земле. Бум. Заглядываю… – делает лицо, как у Джеспера, – и дальше уже гляжу прямо в небо, а из дома вопит мама. Не бежит ко мне, ничего такого. Просто вопит.
– Что случилось?
– Сова мне всадила клюв в лоб. – Останавливается показать. Чуть ниже линии волос глубокая впадина.
– Господи.
Притрагиваюсь к впадине, он улыбается.
Идем дальше.
– Кейси… кто? – спрашивает.
В 1932 году молодой англичанин Эндрю Бэнксон ведет одинокую жизнь на реке Сепик в одном из племен Новой Гвинеи, пытаясь описать и понять основы жизни людей, так не похожих на его собственных соплеменников из Западного мира. Он делает первые шаги в антропологии, считая себя неудачником, которому вряд ли суждено внести серьезный вклад в новую науку. Однажды он встречает своих коллег, Нелл и Фена, семейную пару, они кочуют из одного дикого племени в другое, собирая информацию. В отличие от Бэнксона, они добились уже немалого.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Учительница английского языка приехала в США и случайно вышла замуж за три недели. Неунывающая Зоя весело рассказывает о тех трудностях и приключениях, что ей пришлось пережить в Америке. Заодно с рассказами подучите некоторые слова и выражения, которые автор узнала уже в Калифорнии. Книга читается на одном дыхании. «Как с подружкой поговорила» – написала работница Минского центра по иммиграции о книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…